признаков метки Калдриса. Пока не было. Тем не менее шея у меня гудела от тепла, как будто тайна рвалась наружу, а это значило, что магия не сможет долго поддерживать маскировку. Имельда замерла, как будто тоже догадалась об этом. Ее тело рядом со мной напряглось, и она начала медленно пятиться.

Из-за костра выдвинулся Калдрис, торопливо направляясь к нам, но он шел слишком медленно, чтобы помешать мне сделать то, чего я так жаждала с того самого момента, когда Октавиан впервые коснулся своими склизкими пальцами моей подруги.

Я наклонилась вперед, схватила его за запястья, вцепившись пальцами в его обнаженную кожу.

– Ты любишь холод, Октавиан? – спросила я, призывая к себе золотые щупальца из снега на земле, где он сидел.

Они потянулись вверх, обвивая его запястья, где я держала его. Лед пополз по его плоти, изморозь тонкими узорами поднималась вверх, покрывая предплечья, пока он потрясенно уставился вниз.

Я сбросила капюшон, чувствуя, как распространяется холод от моей ладони до самого предплечья и выше, пока мороз не лизнул меня в шею сбоку и моя метка фейри не вспыхнула ослепительно-белым светом.

– Какого хрена? – спросил Октавиан, когда я отбросила его руки, позволив Фэллон быстро подняться на ноги.

Наконец, подошел и Калдрис. Он немного отстранился, наблюдая за моими действиями, и на лице у него мелькнуло что-то болезненное, но быстро исчезло.

Сложившаяся ситуация была невозможна. Маб будет недовольна, если он никогда не вернется к ней. А теперь и моя тайна раскрыта, и этого никак не отменить. Отступать было поздно. Поздно и невозможно.

– Со своей половиной? – внезапно спросил Октавиан, вставая на ноги.

Его прихваченные морозом руки скользили по земле, когда он пытался стряхнуть с себя лед, который расползался все выше, угрожая покрыть его полностью. Пальцы уже казались стеклянными и цветом напоминали голубые оттенки первого ледка на поверхности озера в начале зимы.

– Это, стало быть, я, – ответил Калдрис, сокращая дистанцию.

Он коснулся рукой моей щеки и повернул меня лицом к себе. Черная часть метки фейри ожила, когда он провел костяшками пальцев по моей шее, пробуждая самые темные части.

Впервые за все то время, когда на меня внезапно накатывала ярость, я увидела, как из земли пробиваются ростки золотых нитей. Наматывая одну из них вокруг пальцев, я заметила, как сузились у Калдриса глаза, пока он следил за моими движениями. Я поняла, как ошибалась, когда думала, что ценой, которую мне пришлось заплатить, была правда.

Нет, была и другая истина. Та самая, которую я сейчас показывала Калдрису, пока он смотрел, как я призываю золотые нити. Я остановилась, подняв руку к небу с раскрытой ладонью, и из земли у ног Октавиана показалась костяная рука. Скелет, цепляясь за землю, медленно вытягивал себя наружу.

Вот появилась вторая рука. Затем голова, которая склонилась набок, пока он стряхивал с себя грязь и поворачивался лицом к Октавиану.

– Верни своего питомца в землю, Калдрис! – крикнул Октавиан, отступая на шаг.

На лице у него отразился ужас такой силы, какого я не ожидала, и это заставило меня поверить, что он, вероятно, уже сталкивался с одним или парочкой мертвецов Калдриса. Эти встречи радости ему не принесли.

– Этот питомец не мой, – ответил Калдрис, и в его голосе явно сквозило веселье.

Он повернулся ко мне с самодовольной улыбкой на лице, пока я теребила нить в руке.

– Принеси мне его сердце, – тихо пробормотала я страшные слова.

И скелет двинулся вперед неуклюжими шагами. Октавиан вытащил из ножен меч, взмахнул им и разрубил кости нападавшего. Скелет распался на две половины, кости туловища вывернулись наизнанку и с глухим грохотом свалились на землю серой грудой.

– Одним живым мертвецом тебе меня не убить! – взревел Октавиан.

Я склонила голову набок, складывая пальцы. Внутри меня запульсировала мощь, толкая вперед на одном только инстинкте, я сделала один-единственный шаг и теперь с трепетом наблюдала, как кости скелета снова накладываются друг на друга, образуя одинокую фигуру, которую уже нельзя было так легко разрубить.

– Вот черт, – сказал Холт, подходя и хватая Фэллон.

Он оттащил ее и Имельду подальше от разворачивающейся схватки, когда золотые нити обернулись вокруг талии моего скелета, временно скрепляя его тело.

– Ч-что э-это? – заикаясь, спросил Октавиан, глядя на Калдриса.

– Никогда раньше не видел такого, – пробормотала моя половина, скривив губы в задумчивости.

Скелет бросился вперед, и меч Октавиана снова пронзил его торс, но скелет упорно продолжал цепляться пальцами за грудь фейра. Костяшки пальцев вцепились в кожу доспехов, проникая все глубже, пока не вонзились в плоть. Они оба рухнули на землю, мой скелет приземлился сверху, пока Октавиан изо всех сил пытался вытащить свой меч из груды костей, в которые попал как в ловушку.

Ко мне подошел Фенрир, и я положила свободную руку ему на голову, запустив пальцы в мех волка и на мгновение поймав умиротворение. Он сделал шаг вперед вместе со мной, двигаясь в тандеме с Люпой [4], волчицей. Они одновременно схватили его за запястья, не позволяя двигаться. Клыки прорвали кожу, глубоко впиваясь в плоть под вопли несчастного фейра.

Я шагнула к ним, склонилась над Октавианом и посмотрела в его испуганное лицо.

– Ты это имел в виду, когда говорил, что тебе нравится, как члены королевской семьи пускают кровь? – спросила я, наблюдая, как скелет изо всех сил пытается пробить ребра, защищающие сердце Октавиана.

Отвернувшись, я оставила их сражаться, уверенная, что мой скелет не остановится, пока не доставит мне то, что я просила.

Я вернулась к Калдрису, позволила моей кровожадной половине наклониться и коснуться губами моих губ.

– Калдрис! Она убьет тебя за это! – выкрикнул у нас за спиной Октавиан.

Хрустнули кости, и я повернулась к ним лицом. Скелет наконец добрался до кожи на груди Октавиана, прорвал ее, схватил вторую реберную кость и, вырвав, отбросил в сторону, чтобы добраться до спрятанного в груди сердца.

– Ага, убила бы. Но, понимаешь ли, братец, я ведь не имею никакого отношения к твоей смерти. Ты просто разозлил не ту женщину, – сказал Калдрис, усмехнувшись, когда по поляне разнесся стук бьющегося сердца.

Мой скелет поднялся, в его руках пока еще билось сердце, которое он нес мне. А по костям струилась кровь растерзанного фейра.

Октавиан еще смотрел, но, когда я взяла сердце в свои ладони, его глаза уже остекленели. Обхватив сердце пальцами, я смотрела, как по его поверхности растекается иней. Как он проникает в плоть, схватывает ее морозом, и сердце наконец полностью замирает.

Как только я убедилась, что оно промерзло насквозь, я развела руки и позволила ему упасть. Оно падало словно в замедленном темпе и, коснувшись земли, разбилось у моих ног на тысячи красных осколков, ярко сверкавших на снегу.

Я почувствовала тот момент, когда душа Октавиана покинула тело и