Ведь никому не кажется странным, что у Калдриса на шее есть Виникулум. Но почему-то никто не знает, что у него где-то есть пара.

– Нет, – сказал Октавиан, потянувшись ко мне.

Он стянул у меня с головы капюшон, открыл лицо и шею, на которой не было Виникулума.

– Наверное, если бы они были фейри, она бы у них появилась?

– Мы считаем, что их принадлежность к фейри проявится, когда они достигнут Альвхейма и пересекут границу. Ведьма считает, что именно так сработает магия, которая поместила их в человеческие сосуды и заперла там, – ответил Калдрис, взглянув на Имельду.

– Ты слишком сильно доверяешь ведьмам, – сказал Октавиан, и черты его лица исказились.

Я старалась смотреть вперед, чтобы не привлекать слишком много внимания, но снова почувствовала тяжесть его взгляда на своем лице. Ощутила, как он скользит ниже, чтобы увидеть то, что скрыто плащом.

– И что в них изменится? Лица или тела?

– Они превратятся в фейри, – ответил Калдрис, и его тело напряглось у меня за спиной.

– Ну ты же понял, что я хотел спросить. Какие еще изменения могут у них возникнуть, кроме того, что кожа станет лучше, а уши заострятся? Они обе такие хорошенькие и наверняка не станут наказанием в постели на целую вечность. Надеюсь, что они такими и останутся, – сказал Октавиан, касаясь пальцем моего колена.

– Мы не узнаем, пока не прибудем в Альвхейм, – сказал Калдрис сквозь стиснутые зубы.

Все мышцы у него сжались от напряжения, мне захотелось протянуть руку и прикоснуться к нему. Чтобы успокоить, утешить растущую ревность, пульсирующую в нашей связи.

– Думаю, мне бы хотелось немного поиграть с ними, – размышлял Октавиан, совершенно не замечая ненависть, струящуюся по венам Калдриса.

Насколько он был близок сейчас к смерти за то, что осмелился так обо мне подумать? Абсолютный чертов идиот.

– И какая тебе от этого польза? Маб все равно выберет для своей дочери того, кто понравится ей самой, независимо от чего-то столь несущественного, как чувства, – сказал Калдрис, избегая темы, которую действительно хотел обсудить.

Например, тот факт, что он убьет Октавиана, прежде чем позволит ему прикоснуться ко мне.

– Обижаешь, братец. Мне просто хочется поближе узнать женщину, которой я готов служить так же, как служу самой Маб. Если ей потребуется мое внимание, я буду более чем счастлив доставить удовольствие принцессе.

– Если Маб – моя мать, – сказала я, не в силах подавить отвращение, охватившее меня при его словах, – я скорее умру, чем стану трахаться с кем-либо, кто был с ней. Это граница, которую я переступить не смогу.

Октавиан ухмыльнулся, когда я встретилась с его стальным взглядом.

– И сильно ограничишь свои возможности в постели и количество партнеров. Зачем тебе это, когда истинная свобода почти у тебя под рукой? Будучи принцессой фейри, ты сможешь заполучить на ночь любого мужчину, какого захочешь, независимо от того, какой политический брак устроит твоя мать.

– Мое достоинство стоит гораздо больше, чем свобода трахать кого ни попадя, – сказала я, поворачивая голову, чтобы смотреть вперед. – В принципе, тебя понять можно. Тебе, наверное, некого трахать. Но не надо проецировать свои желания на меня.

Между нами на несколько мгновений повисла тишина, пока Октавиан изучал мое лицо.

– Она мне нравится, – внезапно сказал он, весело рассмеявшись.

Он смеялся, откинув голову назад, и звук его смеха наполнял воздух вокруг нас.

– Она провела слишком много времени с ведьмой и теперь такая забавница, что и обижаться на нее не стоит.

– Раз уж я провела слишком много времени с ведьмой то считаю необходимым напомнить тебе, что скоро могу стать твоей принцессой. И мне не нравятся мужчины, которые называют меня «забавницей». Я – гораздо больше, чем просто развлечение для тебя, сидхе. Возможно, однажды я заставлю тебя развлечь меня, но будь уверен, мое представление о развлечениях связано с пролитием крови. Не сексом, – заявила я, не обращая внимания на то, как Калдрис слегка сжал меня руками. Предупреждая: отступай, уходи обратно в укрытие, не привлекай внимание Октавиана.

Но если бы я сейчас так поступила, то он бы подумал, что мне есть что скрывать. Я вырыла себе яму. И мне придется улечься в нее.

– Моя милая принцесса под прикрытием, – усмехнулся Октавиан, выдерживая мой пораженный взгляд. – Ты можешь взять мою кровь в любое время. Многим из нас нравится, когда королевские особы пускают ее.

– Это отвратительно, – сказала я, качая головой и наконец отворачиваясь.

Пусть думает, что я в ужасе от его признания, что подавлена им. Мне было все равно, чем они занимаются, пока делают это по обоюдному согласию. Но я не могла понять, как вообще можно желать такого.

Он наклонился к моему лицу, почти коснувшись щеки, обдав своим дыханием словно взмахом веера.

– Кровь облегчает доступ к некоторым запретным удовольствиям жизни.

Когда Октавиан поскакал вперед, Калдрис предостерегающе зарычал, и тогда тот с помощью поводьев развернул свою лошадь и сделал несколько осторожных шагов назад, пока снова не столкнулся с нами.

– Похоже, мой братец уже привязался к этой потенциальной принцессе, – сказал он, переводя взгляд туда, где руки Калдриса крепко сжимали поводья. – Ну хорошо, тогда я попытаю счастья с другой.

Он уехал, пожимая плечами. Думаю, он сделал это, чтобы уязвить меня, показать, что меня можно легко заменить. Что я вообще ничего для него не значу. Ведь значение для него имело лишь то, что я могу оказаться дочерью Маб.

Когда он подъехал к Арамису, во мне вскипела ярость, а в венах бурлило желание защитить Фэллон.

– Подави все это, – тихо пробормотал Калдрис, проводя костяшками пальцев по моей щеке. – Фэллон – большая девочка, и у Имельды были годы, чтобы научить ее играть в эту игру. Она готова к этому, в отличие от тебя.

Он кивнул головой, указывая, как широко улыбается Фэллон, хотя я знала, что эта улыбка фальшива. Знала, что сейчас ей не хочется ничего, кроме как спрятаться под капюшоном и пнуть пристававшего к ней самца по яйцам. Но она играла в эту игру – игру, в которую я совсем не умела играть и ничего о ней не знала. Она вела себя как принцесса.

Но мы обе знали, что это не так.

35

Октавиан пялился на Фэллон все следующее утро, смотрел, как она уходила от костра, скользил по ней глазами, как будто одним только взглядом мог охватить все, из чего она была создана. Я не сомневалась, что он намеревался использовать ее в своих целях и практически был готов съесть ее заживо.

– Ты сегодня едешь со мной, злодейка, – сказал Арамис, встав рядом со мной.

Я удивилась, но он поднял меня и посадил на свою костяную лошадь, ее ребра впились мне в икры, когда я уселась на нее верхом.

– Постарайся не наносить мне ран.

– Не могу ничего обещать, – сказала я, мило