Девица Менгден, с которой правительница судачила о придворных сплетнях большую часть суток, была ее злым роком. Недалекая и ленивая, она использовала привязанность слабовольной правительницы в своекорыстных интересах, получая от нее дорогие подарки и немалые суммы деньгами.

Доверие и любовь Анны Леопольдовны к фрейлине были настолько велики, что правительница соглашалась принимать только тех, кто был угоден фаворитке. А та протежировала своим родственникам и иноземным послам, приглашаемым по вечерам играть в карты.

Переходившую всякую грань доверительность к фрейлине правительницы отметил даже благожелательно относившийся к ней Финч: «Не могу не признать в ней (правительнице. — Н. П.) значительных природных способностей, известной проницательности, чрезвычайного добродушия и гуманности, но она была несомненно слишком сдержанна по темпераменту; многолюдные собрания ее тяготят, большую часть времени она проводит в апартаментах своей фаворитки Менгден, окруженная родней этой фрейлины». Он же отметил, что страсть любовника к своей возлюбленной не идет ни в какое сравнение со страстью правительницы к фаворитке.

Впрочем, и Менгден отвечала привязанностью и даже жертвенностью. Она, например, ради интересов своей повелительницы согласилась выйти замуж за ее фаворита графа Линара. Этим фиктивным браком (в августе состоялась помолвка с роскошным ужином из 74 блюд, на котором присутствовала правительница с супругом) пытались легализовать пребывание при дворе фаворита Анны Леопольдовны. Брак так и не состоялся. Пока Линар улаживал свои хозяйственные дела, с тем чтобы, возвратившись в Петербург, поступить на русскую службу, Брауншвейгская фамилия оказалась в ссылке.

Фрейлина согласилась сопровождать свергнутую правительницу в ссылку, что не сулило Менгден ни личной радости, ни семейного счастья. Правда, такая жертвенность стоила казне немалых денег — милости на многочисленную семью Менгденов сыпались как из рога изобилия. В январе 1741 года правительница пожаловала фаворитке поместье в Ливонии, по слухам, приносившее ежегодный доход в 140 тысяч рублей. Еще раньше, в связи е принятием Анной Леопольдовной титула великой княгини, она пожаловала фрейлине 10 тысяч рублей, а перед рождением дочери Екатерины — тридцать. Подарков в одну, две, три тысячи рублей было бесконечно много, и они не сохранились в памяти Юлии. Брат и сестры Менгден были пристроены на престижные придворные должности. Их тоже не обошли пожалованиями: матери и брату фаворитки выдано было по четыре тысячи рублей, а сестрам — по тысяче. Покровительство и расположение правительницы к одной семье, к тому же иноземной, вынудило анонимного автора обратиться к ней с предостережением, что подобное поведение вызывает недовольство подданных[328].

Вместо того чтобы опереться на опытных советников, 23-летняя правительница руководствовалась внушениями своей фаворитки. Русских вельмож раздражало не только пристрастие правительницы к иностранцам (к этому они были приучены еще Анной Иоанновной), но и трудность получить у нее аудиенцию. Если все же удавалось проникнуть к ней, то у робкой и нерешительной правительницы затруднительно было получить резолюцию — она отдала все дела управления вельможам и чиновникам. Деловые разговоры ее утомляли и удручали, она всегда имела грустный и унылый вид.

Природа все же наградила правительницу одним достоинством. Современник отметил: «Она была хороша собою, прекрасно сложена и стройна; она свободно говорила на нескольких языках». Эти достоинства, быть может ценные для частного лица, однако, не покрывали главного ее недостатка — отсутствия склонности, не говоря уже о способностях, управлять государством и утруждать себя заботами, выходившими за пределы ее личных интересов.

На горизонте показалась фигура нового Бирона. Им был друг сердца Анны Леопольдовны граф Линар, саксонский посланник в Петербурге. Отношения принцессы с фаворитом были столь компрометирующими и вызывали осуждение двора, не отличавшегося скромностью, что Анна Иоанновна в 1735 году настояла на его отзыве из России. После смерти императрицы Анна Леопольдовна постаралась вернуть его в Петербург. Двор и вельможи, только что избавившиеся от одного фаворита-временщика, терялись в догадках, как поведет себя новый фаворит. И граф Линар, как и фрейлина Менгден, сеял в семье правительницы раздор, переносившийся из сферы личных отношений на государственные[329].

Несколько слов о политике правительства в регентство Бирона и Анны Леопольдовны. За время их правления не было обнародовано ни одного существенного указа нормативного значения. Это неудивительно, когда речь заходит о Бироне, правившем страной три недели, озабоченном более всего тем, как сохранить за собой власть, и публиковавшем указы, рассчитанные на приобретение популярности у дворянской элиты. Анна Леопольдовна исполняла обязанности правительницы чуть больше года, но и в ее законодательстве тщетно искать нормативные акты, внедрявшие какие-либо новшества. Впрочем, один документ заслуживает упоминания не вследствие своего реального влияния на ход событий, а потому что давал невыполнимое обещание искоренить порок, свойственный работавшему со скрипом бюрократическому механизму, — волокиту. Подобное обещание, как мы помним, давала при восшествии на престол и Анна Иоанновна. Такое же обязательство дал в Манифесте о принятии регентства Бирон. Создается впечатление, что этот Манифест сочиняла одна голова или, по крайней мере, перед его сочинителем лежал Манифест Анны Иоанновны — настолько близки они по содержанию, что дают повод говорить о сложившемся стереотипе и традициях, используемых при вступлении на престол очередного наследника.

Переворот, совершенный Елизаветой Петровной 25 ноября 1741 года, низложил Брауншвейгскую фамилию. Вместе с нею наконец за решеткой оказался привлеченный к суду Андрей Иванович Остерман и фельдмаршал Миних. Переворот положил конец немецкому засилью.

Луи (Людовик) Каравакк. Портрет цесаревны Елизаветы Петровны.

Конец 1720-х гг. Хост, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.

И в завершение коротко о судьбе свергнутых и свергавших Бирона, Остермана, Миниха. Низложенный Бирон был подвергнут следствию специально созданной генералитетской комиссии в составе восьми человек во главе с Григорием Чернышовым. К следствию, помимо Бирона, были привлечены его сторонники, активно содействовавшие назначению его регентом: Бестужев-Рюмин, Миних, Черкасский, Левенвольде и др.

Вину Бирона комиссия определила в 26 пунктах, которые можно разбить на три категории: 1) отсутствие заботы о здоровье покойной императрицы (не препятствовал езде на лошади, плохо следил за ее здоровьем, не приглашал врачей и др.); 2) очевидные притязания Бирона на регентство, для чего он ловко использовал усердие услужливых кабинет-министров Бестужева-Рюмина и Черкасского, а также Миниха и Остермана; 3) притеснения, чинимые Брауншвейгской фамилии, — угроза выслать ее из России, призвать на трон голштинского принца, определение скудной суммы на ее содержание, истязания гвардейских офицеров.