— Ты думаешь, я такой же слабый, как был год с лишним назад? Я стал куда сильнее, правда!

Молодой царь улыбнулся.

— Вижу. Но ведь я же не смогу всю жизнь на тебе висеть. Всё равно должен научиться сам.

Но вскоре поддержка Астианакса очень пригодилась юноше. Ветер, дувший им в спину, стал вдруг так силён, что раненого пошатнуло, и он упал бы, если бы мальчик что есть силы не сдавил его локоть и не подставил ему уже не плечо, а всю спину. Последние шагов двадцать он почти пронёс друга на себе, и ветер едва не ударил их о каменную стену берега.

— Вот это ураган! — Неоптолем не сел, а рухнул на камень под скалистым выступом. — Филипп был нрав. Эй, гребцы, заканчивайте с кораблями! Если их унесёт в море, мы выстроим другие, а если вас расшибёт о камни, будет куда хуже! Андромаха, слышишь? Сюда, скорее!

Волны ворвались в узкую, казалось бы, хорошо защищённую от любого шторма бухту, и хотя их сила была всё же невелика, пенные гребни взлетели выше бортов выволоченных на берег кораблей, с шумом рухнули на них, хлестнули внутрь.

— Правильно ты оттуда ушёл! — заметил Астианакс. — Там теперь всё равно мокро, Я помогу маме, да?

Андромаха, шатаясь под натиском ветра, тащила к скалам сумку с аптечкой и бинтами, которой путешественники очень дорожили, и мальчик поспешил ей на помощь. Но ещё раньше подоспел Троил, вместе с гребцами вытаскивавший корабли на сушу. Покуда люди добирались до скал, ветер внезапно и резко переменился: теперь он дул с берега и был так же силён.

— Вот так разгулялся нынче Борей[40]! — завопил Филипп, растирая колено, которым ударился о камень. — Ну, кораблики, благодарите мою мудрость, не то вас уже тащило бы вон из бухты. А ведь здесь, среди скал, ветер куда слабее, чем там, наверху. Лишь бы наших воинов не свалило и не смело этим ураганом!

— Это кого сметёт? — крикнул Неоптолем. — Это моих отца с дядей сметёт, что ли? Думай, что говоришь!

— Их вряд ли! — отозвался Филипп. — Я бы на месте ветра поостерёгся! А других? Эй, смотрите-ка! Какая странная птица! Похоже, она зацепилась за сосны! Смотрите: повисла над самым обрывом!

Люди, скрывавшиеся меж скал, подняли головы и посмотрели на кромку берега в том направлении, куда указывал кормчий. Правда, эту самую кромку видели не все: опасаясь, что летящие с берега трава, сор, листья могут попасть им в глаза, многие не высовывались из-под нависающей над берегом скалы. Однако любопытный Астианакс, не утерпев, выскочил из убежища.

— Никогда таких птиц не видел! — вскричал он. — Больше на летучую мышь похоже. И... Ой! Смотрите! У неё же нога, как у человека!

Теперь уже почти все вылезли из-под скалы и увидели, что птица, пронёсшаяся над кромкой берега и как-то странно зацепившаяся за изогнутую над обрывом сосну, действительно не похожа ни на одну из птиц. Она была белая, крылья её имели как бы квадратную форму и просвечивали, будто были совсем тонкие. Одно крыло порвалось, из него торчала сосновая ветка. А в середине этих невероятных крыльев угадывалась тёмная человеческая фигурка, и ясно видны были две ноги, которыми «птица» пыталась достать ствол сосны, чтобы за него уцепиться.

— Да это ведь человек! — вскричал один из гребцов. — Человек, который летел на крыльях! Боги великие! Не иначе, как гарпия... А что, если она на нас нападёт?! И с нами ни Ахилла, ни Гектора, ни Одиссея... А наш царь ранен.

— Впервые слышу, чтобы у гарпий были тряпочные крылья! — воскликнул Неоптолем.

Никто не заметил, как он, опираясь на свой костыль, подошёл к остальным. Молодой царь стоял, не обращая внимания ни на бешеный ветер, ни на летевшие сверху ветви и траву.

— Что вы — ослепли и не видите, что это полотно, натянутое на какие-то палки? Как эта штука смогла поднять и утащить человека, непонятно, но при таком ветре всё может быть. А человека-то надо спасать, или он упадёт!

В это самое время ветка сосны, на которой повисли тряпочные крылья, обломилась, и летун обрушился вниз, успев, однако, выдернуть руки из ремённых петель на поперечной перекладине квадратной рамы. Пролетев локтей десять, он схватился за ствол другой, более тонкой сосенки. Та угрожающе закачалась, и смотревшим снизу стало ясно, что её корни долго не выдержат — отважному летуну предстоит всё равно упасть, правда, с высоты не в сорок, а примерно в тридцать локтей. При этом он, казалось, не был напуган и спокойно продолжал свои попытки найти опору ногами. Но обрыв в этом месте был, как назло, совершенно ровный.

— Авлона! Это же моя Авлона! — в ужасе закричала царица. — Это она!

— Андромаха, не бойся, я спущусь! — долетел с высоты голос девушки.

Но было ясно, что ей не спуститься. Корни сосенки дрогнули, ствол накренился ещё ниже.

— Спасите! — крикнула Андромаха. — Спасите мою сестру!

— Паруса! — громовым голосом, в этот миг очень похожим на голос своего отца, воскликнул Неоптолем. — Сюда паруса, скорее! И натянуть их всем вместе!

Почти все сразу поняли замысел молодого царя и кинулись исполнять приказ. Однако снятые с мачт паруса лежали свёрнутые, придавленные камнями, вблизи кораблей — никто не подумал, спасаясь от урагана, захватить их с собой. А времени уже не оставалось. Сосенка снова дрогнула, корни захрустели... Последним усилием девушка попыталась уцепиться руками за шершавый склон, но камень крошился под её пальцами, сдирая с них кожу.

— Авлона! Прыгай! Сюда! Ну!!!

Упав на колено изуродованной ноги, другой крепко упираясь в землю, Неоптолем запрокинул голову и раскинул руки.

— Прыгай! Я поймаю!

В то мгновение, когда корни маленькой сосны с треском вырвались из камней, юная амазонка обеими ногами оттолкнулась от стены обрыва, перевернулась в воздухе, камнем полетела вниз, затем снова перевернулась, смягчая падение, и упала прямо в подставленные руки Неоптолема.

Юноша, не удержавшись, вскрикнул, опрокинулся на спину, но, прежде чем потерять сознание, успел выдохнуть:

— Какая же ты лёгкая... Я думал, будет больнее!

Гелен хотел убить Авлону уже не рассчитывая, что это ему поможет. Наоборот — если бы он хоть на что-то ещё рассчитывал, он бы пальцем её не тронул. Но рассчитывать было уже не на что — если стало ясно, что Астианакс не в его руках, если Андромахе удалось бежать, если Гектор с Ахиллом уже здесь (а они здесь, и даже если Неоптолем до них не добрался, поймут, кто устроил ему ловушку!), — если всё это так, то ему конец, конец в любом случае, он не спасётся.

В одной из неглубоких прибрежных бухт, расположенной неподалёку от той, где пристал корабль Неоптолема, среди рыбачьих судёнышек действительно стояли три небольших корабля — ещё зимою он тайком велел их выстроить, думая не о бегстве, а о возможной необходимости отправить куда-либо людей, не оповещая об этом Андромаху. Он думал, что, возможно, придётся перехватить Неоптолема до его возвращения в Эпир, если счастливая случайность пошлёт ему весть, каким путём царь возвращается, о том, что, может быть, понадобится заручиться помощью кого-либо из ахейских царей, недовольных воцарением в Эпире троянки. (Впрочем, ему доносили, что окрестные цари совсем не расположены ссориться с Неоптолемом, да и с Андромахой тоже — после того как с нею помирился Менелай, и эта мысль была отброшена.) Так или иначе, корабли у него были, но у него не было и не могло теперь быть надёжных гребцов. Морские разбойники, которым он наобещал так много, не простят ему полного краха. Ведь они надеялись, что Гелен станет царём, а они — его войском и приближёнными, что будут богаты. А теперь, вместо этого, они теряют всё, что им так милостиво даровала Андромаха, более того, вероятная гибель Неоптолема и их участие в устроенной ему ловушке делает их врагами Ахилла, а в том, что Ахилл уничтожит их всех до единого, бродяги не сомневались. И если у них остаётся возможность сбежать на трёх судёнышках, которые едва ли выдержат хотя бы один сильный шторм и которые, при необходимости, быстроходный корабль Гектора легко догонит, если даже у них остаётся такая крошечная возможность, то они едва ли возьмут с собой его, Гелена...