Возмущённый голос Астианакса, успевшего спуститься и подойти вплотную к обнявшимся родителям, вернул их в действительность. Гектор выпустил жену, обернулся и подхватил кинувшегося ему на шею сына.

— Вот это да! Это как же ты так рос, что такой вырос?! Ахилл, ты точно нашёл того самого мальчика, а не другого?

— Того, того! — успокоил брата герой. — Другие мальчики не высидят сутки с лишним на верхушке кедра, чтобы не сдаваться врагам, не смогут после этого ещё и взяться за меч, и вообще другие мальчики на нас с тобой так не похожи, разве нет?

Наблюдая за всем этим, Паламед, спустившийся с тропы последним, устало опустился прямо на жёсткую гальку, трогая рукой повязку на голове. За время пути она успела с левой стороны пропитаться кровью. Однако кровь стала подсыхать и больше не проступала. Почти исчезло и головокружение. Ахеец с интересом осматривал берег и корабли, а Тарк, верный приказу, усевшись в двух шагах от пленного, тянул носом воздух и чуть-чуть косил янтарным глазом на ближайший дымившийся над костром чан.

Крепкая рука легла сзади на плечо ахейца, он вздрогнул и обернулся.

— Ну, здравствуй, Паламед!

Этот голос заставил пленника вздрогнуть. Как ни готовил он себя к встрече со своим заклятым врагом, её внезапность застигла его врасплох.

Обернувшись, он снизу вверх взглянул на стоявшего рядом человека и с трудом узнал его. Нет, за те восемь с лишним лет, что они не виделись, Одиссей изменился мало. Вернее, изменилось не его лицо, но что-то другое, какая-то глубокая суть, которая почти не меняет черты лица, но заставляет видеть его по-иному.

— Здравствуй, Одиссей. Хоть я и не рад тому, что ты здравствуешь.

— Догадываюсь.

Одиссей опустился на землю рядом с Паламедом, и Тарк, приподняв верхнюю губу, чуть слышно рыкнул.

— Я его не украду, пёс! — примирительно сказал базилевс, на всякий случай отодвигаясь чуть дальше. — А тебе, Паламед, хочу сказать совсем немного, так что уж потерпи. Я догадался, вернее, почти догадался, что это ты решил выдать себя за меня. Не удивляйся. Во-первых, мы походим друг на друга внешне, я это и прежде замечал, во-вторых, ты тогда исчез с берега, явно не смытый волнами, как думали некоторые, и я всегда знал, что ты жив, и не сомневался, что захочешь мне отомстить. А в-третьих, я ведь отлично знал, что ты любишь Пенелопу.

— Чтоб тебя муравьи сожрали! — вскрикнул пленник, сразу утратив всё своё хладнокровие. — Какое твоё дело, собака?! И как ты мог догадаться об этом? Как?!

Он резко дёрнулся, порываясь вскочить, но предупреждающий, уже громкий рык Тарка заставил его вновь рухнуть на гальку. Он видел перекушенную шею троянского разбойника, который перед тем его едва не убил, и знал, что Тарку ничего не стоит сделать это и с его шеей.

— За собаку я бы заставил тебя ответить, — спокойно проговорил Одиссей. — Но ты ранен, это во-первых, во-вторых, Тарк вот тоже собака, и я не могу презирать его. Он за всю свою собачью жизнь не совершил и одной сотой тех подлостей, в которых мы с тобой можем упрекнуть себя. Что до Пенелопы, то тут догадаться было нетрудно. Я ещё в Спарте понял, что перешёл тебе дорогу, но ведь она сама меня выбрала! И вот теперь в Эпире появляется вдруг человек, который выдаёт себя за меня. Почему в Эпире? Да ясно, почему. Ты решил помочь Гелену захватить власть здесь, а он небось обещал тебе помочь одолеть женихов, которые осаждали на Итаке мою жену. Уж не знаю, надеялся ли ты и её убедить, что ты — это я, в конце концов, после восемнадцати лет отсутствия даже такое возможно, но затея была, в общем, не такая уж глупая. Однако, вот видишь, я жив.

— Да, — сухо бросил Паламед и отвернулся. — Повезло опять тебе.

— Если только это можно назвать везением! — воскликнул Одиссей. — Впрочем, что гневить богов? Да, мне повезло. И тебе, потому что и ты, и я уже должны быть мертвы не по одному разу. Слушай, Паламед, я знаю, что виноват перед тобой.

— Да-а? — не выдержав, пленник усмехнулся. — А я думал, ты считал себя правым. Разве ты не самый умный, не самый находчивый?

— Я виноват перед тобой, как и перед другими, в том, что придумал эту страшную клятву, — продолжал, не слушая его, Одиссей. — Виноват в том, что потом струсил, а сам перед собой оправдывался, тем, что у меня родился сын. Я виноват и в том, что девять лет мучился желанием тебе отомстить за твою выдумку с Телемаком, за моё разоблачение.

— И ты отомстил! — выдохнул Паламед, вновь едва удерживаясь, чтобы не вскочить и не кинуться на базилевса. — Что тебе ещё нужно? Теперь я потерял последнее! Скорее всего меня убьют. Гектор не простит мне помощи Гелену.

— Гектор? Гектор простил мне Троянского коня и падение Трои! Гектор вообще не такой, как мы. И ты спас его сына. Так что, думаю, никто тебе ничего не сделает, Паламед. А я заговорил с тобой потому, что думал — ты тоже изменился.

Голос Одиссея при этих словах показался пленнику таким странным, что он против воли посмотрел ему в лицо. И увидел в спокойных серых глазах искры слёз. Это было так невероятно, что Паламед вновь привстал со своего места. На этот раз Тарк не дёрнулся и не зарычал.

— Изменился? В чём я должен был измениться, Одиссей?

— Я думал, ты тоже, хотя бы немного, научился прощать.

— А тебе что, нужно моё прощение?

— Да. И твоё тоже. Впрочем, я о нём не прошу, — тут голос базилевса стал прежним, спокойным и чуть насмешливым. — Я в последнее время предпочитаю то, что дают добровольно.

— Одиссей! — послышался в это время голос Гектора. — Мы выступаем — терять времени больше нельзя, скоро вечер. Ты с нами?

— А зачем бы я приплыл сюда с Итаки? — воскликнул базилевс, быстро вскакивая на ноги. — Уж не ради беседы с моим давним врагом! Иду.

И он, как ни в чём не бывало, кивнул Паламеду.

— Мне пора. С твоим приятелем Геленом у меня не получится такой мирной беседы.

Итакиец отряхнул с подола мелкую гальку, на ходу надел шлем, который во всё время разговора вертел в руках, и пошёл к ожидавшим его троянцам.

— Стой! — неожиданно для себя крикнул ему Паламед.

Не останавливаясь, базилевс обернулся.

— Уже некогда, Паламед. Я всё тебе сказал.

— Я не всё сказал тебе! Послушай...

Пленник рванулся следом, но его тотчас остановил глухой рык гигантского пса.

— Одиссей, да постой ты! — закричал Паламед. — Постой, или этот зверь меня загрызёт! Ты же этого не хочешь?

Базилевс сделал несколько шагов назад.

— Слушаю.

— Не думаю, чтобы мы могли простить друга друга, — выдохнул раненый. — Но раз уж так... Не мучай себя воспоминаниями о подложном письме, которое ты мне подбросил, и о том мешке золота. Я действительно был в сговоре с Приамом. Спроси Гектора, наверное, он знает это. Астианакс слышал, как я рассказывал об этом Гелену. Ну? Легче тебе стало?