Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрен молча закивал, не поднимая головы.
― И в данной ситуации ты действительно хочешь исключить из вашего «треугольника» её мужа, потому что единственный твой эгоистический мотив ― быть с Микасой. К тому же ты сам говорил, что снова будешь готов уйти в сторону, если поймёшь, что ваши отношения бессмысленны. Чувства зачастую сложнее условных психологических моделей, а треугольник Карпмана вообще критикуют в научном сообществе как экспериментально неподтверждённый. Это не плохо, что ты задаёшь себе вопросы и пытаешься трезво анализировать собственные эмоции, потому что нынешняя попытка сойтись для тебя в некотором смысле последний шанс выяснить, получится ли у вас.
― Вы правы. Сейчас, несмотря на все фейерверки, я могу посмотреть на нас со стороны и готов столкнуться с последствиями. Не хочу преувеличивать свою значимость для Микасы, но вижу, что рядом со мной она оживает и вроде бы потихоньку осознаёт необходимость квалифицированной помощи. У неё депрессия и весьма запущенная ― с суицидальными мыслями. Я случайно узнал, что в тот вечер, когда мы переспали, она собиралась покончить с собой. ― Эрен достал из кармана мантии электронную сигарету и сделал глубокую затяжку, пытаясь успокоить себя мыслями о том, что держит в руках подарок Микасы.
― Вы поговорили об этом?
― Нет, это было бы скверной затеей. Следующим утром она рассказала, что уже долгое время не чувствует вкуса еды, и я намекнул, что стоит обратиться к специалисту. Понимаю, что не должен давить на неё, но порой охота пинка дать за упрямство! Как же ей, наверное, хотелось в прошлом постоянно делать то же самое со мной! ― Эрен рассмеялся. ― Знаете, интересно получается: вся моя новая жизнь будто извинение за прошлую. Непрекращающееся искупление.
― Оно тяготит тебя? ― Доктор сделал несколько заметок в блокноте с мятыми страницами и поправил очки.
― Сложно сказать. ― Эрен пожал плечами. ― Я рад, что в моей голове больше не сидит двухтысячелетняя девочка, желающая уничтожить мир и посмотреть на поцелуй отрубленной головы, чтобы справиться с внутренними противоречиями и чувством вины. Рад, что не отталкиваю Микасу и не стыжусь всякой романтической фигни между нами, даже наоборот являюсь её главным инициатором. — Он улыбнулся и запрокинул голову, ища ответы на потолке, расшитом тенями листвы. — И пусть мои чувства это не изменит, но как же я хочу, чтобы она знала! Как же хочу, чтобы вспомнила! Чтобы увидела, как я изменился! Ведь это же мы ― я и она, прошедшие целых две жизни сквозь невероятное количество трудностей… Хочу разделить с ней эту радость, разделить счастье воссоединения.
— Есть большая вероятность, что воспоминания могут вернуться к Микасе в самое ближайшее время: я уже наблюдал пациента с похожей динамикой. Конечно, в данном случае прогрессу мешает главным образом травма, полученная в детстве, поэтому нельзя утверждать наверняка. Но шансы велики. И спровоцировать всплеск воспоминаний могут как негативные, так и сильные позитивные эмоции. Ей будет полезно, если рядом окажется человек, переживший схожий опыт. Но приготовься к тому, что он может вызвать в Микасе совсем не ту реакцию, которую ты ждёшь.
— Я понимаю. Просто решил поделиться наивными розовыми мечтами. Даже если случится не так, как я нафантазировал, всё равно буду готов сам взять её за руки и отвести к вам.
— Трудности не пугают тебя, Эрен. — На губах доктора проступила сдержанная улыбка.
— Чаще всего воспринимаю их как вызов. Я всегда был таким.
Даже отправив начальнику готовый проект, Эрен не смог выдохнуть с облегчением: рядом с ноутбуком лежала треклятая бархатная коробочка, которая, казалось, способна прожечь дыру в столе и в паркете. Он не сводил с неё глаз и безостановочно спрашивал себя, разумно ли делать задуманное сейчас.
Эрен не успел осознать, как, возвращаясь от психотерапевта, оказался в ювелирной лавке, как уверенно указал на ярко подсвеченную витрину и не дрогнувшим голосом попросил показать аккуратное кольцо с небольшим бриллиантом. Его не волновала цена, Эрен всё ещё переживал, угадал ли с размером. Он нервически хватался за телефон и тут же клал его обратно, вспоминая, что не может написать Армину, так как у того много работы и он просил не трогать его пару дней. «Это всё-таки не пожаловаться на засорившуюся раковину. Если я поделюсь с Армином, то отвлеку его на целый вечер. Проклятье, как же хочется хоть кому-нибудь рассказать! Я сейчас взорвусь на хрен!..»
В замке входной двери повернулся ключ, в прихожей началась возня.
— Здоро́во! — гаркнул Райнер и вошёл в спальню друга. — Закончил уже тот дурацкий проект?
— Ага, не верю, что отделался от этой нудятины.
— Ты сегодня дома ночуешь?
— Ты удивишься, но да.
— Я уже начал забывать, что живу не один. — Райнер усмехнулся и уставился на рабочий стол Эрена. — А это ещё что такое?
Он шустро приблизился, наклонился и состроил изумлённую гримасу.
— Это-то? — смущённо отозвался Эрен. — Это то, о чём ты думаешь… Боже, я сам не верю! — Он вмиг покраснел.
— Ну ты и сбрендил, Ромео… Я, конечно, рад, и всё такое, но ты хотя бы спрашивал Микасу, что она думает по этому поводу? Она вообще-то ещё замужем за другим мужиком.
— Может быть, я тороплю события, но чутьё подсказывает, что дальше тянуть просто глупо!
— Выйдем-ка курнуть.
Браун кивнул в сторону балкона и вышел наружу. Эрен последовал за ним. Вечер стоял безветренный и свежий, улицы затопило золотом лучей, а голубое полотно небес затоптали медовые перистые облачка. Сквозь плотный тёплый воздух плыл дирижабль, украшенный разноцветными лентами, и его гордый изящный вид вселял в сердца Эрена и Райнера томительное спокойствие.
— Слушай, мы всё-таки говорим о Микасе: она в основном полагается на рассудок — это ты вечно на эмоциях действуешь. Что бы ты себе ни придумал, лучше спроси прямо. Сначала без кольца! — Райнер протестующе замахал руками.
— Если я спрошу, она пустит в меня пулемётную очередь острот! В нашем случае «серьёзно» — это сразу чёртово кольцо, никаких компромиссов. Да и как я могу сидеть сложа руки, когда она говорит мне такое… Ты бы только слышал! Это не пассаж про семью заплетающимся языком: она сказала, что я… только не надо ржать! — Эрен глубоко вздохнул. — Она сказала, что для неё