Отшельник тяжело вздохнул, вновь собираясь с мыслями. Нелегко, по всей видимости, давался ему рассказ. После паузы он продолжил:

– Карл Наваррский, став лагерем у деревни Мело, позвал к себе вождя мятежников якобы для переговоров. При этом дал слово, что не тронет его. Но что есть слово такого мерзавца? Гийому следовало бы подумать над этим. Его, надо полагать, отговаривали, но он не послушал. Доверие стоило ему жизни, а за ним и тысячам других, его соратников. Десяткам тысяч! Вот что значит поверить слову негодяя.

Целый месяц ловили бедняков и вешали без суда. Потом опомнились: не осталось людей близ Парижа. Наступил голод. Как ему не быть, если поля некому засеять, а скотину некому кормить? Да и той осталось совсем мало, все сожрала проклятая война. Вот тут дворяне задумались и бросились искать мужика, чтобы кормил их.

– А сколько народу погибло во время чумы! – подхватил Гастон. – И откуда только она свалилась на Францию! Трижды уже гибли люди.

– Селянин выстоял бы, да город не дал, – ответил на это затворник. – Где поначалу появляется болезнь? Там, где больше всего людей, – в городе, а уже горожане разносят ее повсюду. Но ты спрашиваешь, откуда она пришла. Так и не поняли до сих пор люди? Откуда же, как не с Востока! Бедствие это от сарацин; они, я слышал, не моются, не меняют одежду, а потому подвержены недугам. В конце сорок седьмого года во Франции объявились мусульмане, приплыли по морю. Страшнее напасти нет! Зачем они прибыли к нам – неведомо, но спустя два месяца черная смерть стала косить людей. Позже узнали, что она давно уже бушевала на землях магометан.

– Нельзя было пускать к нам османов! – не выдержал Гастон. – Их следовало немедленно удавить или сжечь. Проклятие на голову короля Филиппа!

– Они умирали так же, как и христиане. Их не стали хоронить, чтобы не осквернять землю. Пять лет прошло с тех пор – и снова чума, и опять она пришла с Востока. Спустя два-три года – та же беда. Границы стали стеречь, мусульман больше не пускали сюда. Но они вновь просочились, как песок меж пальцев, – и, как прежде, королевство охватила страшная зараза. Те, кто ее принес, спешно отбыли обратно, усеяв все вокруг гниющими трупами. Выжившие после чумы пошли под Пуатье… Однако гибли и англичане, а потому торопились домой. Вот почему заключили перемирие.

– В деревне я слышала о том же, – проговорила Эльза. – Люди ненавидят сарацин.

– Мысль об избавлении человечества от неверных уже три столетия будоражит Святой престол; но разве избавиться от саранчи? Та же казнь египетская.

Никто и не заметил, как подошел Бино. Отшельник бросил на него вопросительный взгляд; в ответ пес коротко пролаял. Хозяин поднялся:

– Стемнело. Бино напоминает: пора закрывать дверь.

И пошел. Гастон с любопытством провожал его глазами: как же это будет выглядеть, если по обеим сторонам входа ни драпировки, ни шкур – ничего? Да и двери как таковой нет… И все же она была: эту роль играл плоский камень, точнее, плита, стоявшая слева. Но прежде чем взяться за нее, отшельник оглянулся:

– Лошадей надлежит увести в укрытие, их могут сожрать волки. Идем со мной, рыцарь.

Они вышли, отвязали коней и повели их невидимой тропой по склону. Через некоторое время в скале неожиданно обозначилась дыра – темная пасть, поджидающая, как казалось, свою жертву. Собственно, так оно и было, если не принимать во внимание иного назначения этого своеобразного пролома меж обломков скалы, высотой в рост человека.

– Вот моя конюшня, – коротко обронил Рено.

Затем он вытащил из-за камней дощатый настил шириной около трех футов, длиной около десяти, и перекинул его с площадки, на которой они стояли, вглубь пролома. Настил упал и застыл. Гость попробовал сдвинуть его вниз – безрезультатно; мост между миром и зияющей пастью, ведущей неведомо куда, быть может даже, к логову сатаны, лежал на месте прочно и под углом.

– Теперь мы заведем туда лошадей.

– Но что там?.. – не понимал Гастон.

– Говорю же, конюшня.

Пожав плечами, Гастон попробовал завести на этот мостик первую лошадь. Та, в страхе кося глазом в темноту, рванула повод из рук, собираясь удрать.

– А, черт! – выругался отшельник. – Как же я не догадался захватить факел!

Новая попытка – и снова конь заупрямился, ни в какую не соглашаясь шагать в пропасть. Но тут из этой «пропасти» послышалось негромкое конское ржание. Обе лошади, повернув головы, навострив уши и раздувая ноздри, недвижно глядели в провал за мостком. Гастон с удивлением смотрел туда же.

– Там мой верный помощник, – объяснил Рено. – Без него не обойтись.

На этот раз лошадь, которую держал в поводу Гастон, после шлепка по крупу ступила на мостик, хотя и не без опаски, сделала шаг, другой и вдруг стала. Последовал новый шлепок.

– Ну же!

Еще шаг – и снова остановка. И тут из «конюшни» вновь донеслось тихое ржание. Лошадь ответила, решительно зашагала вперед и тотчас скрылась во тьме. Вскоре оттуда послышался конский храп. После этого вторая лошадь немедленно последовала за первой. Когда обе исчезли в проеме, отшельник убрал настил, положив на место, причем так, что его почти невозможно было увидеть.

– Полагаешь, они там в безопасности? – кивнул Гастон в сторону проема. – А волки? Они могут нырнуть туда.

– Там и останутся, не настигнув добычи. У стены, что ближе к нам, воткнуты колья на пять футов вглубь горы, каждый высотой фута два-три. Первый же, кто нырнет за поживой, мгновенно встретит свою смерть. Достанется и второму; остальные почуют опасность и уберутся прочь. Я снял уже немало трупов; из шкур сшил себе перину и одеяло.

– Но ведь и твоя лошадь в темноте может напороться на эти колья.

– Никогда. Она привыкла. При свете дня она видела их.

– А наши?..

– Их разделяет барьер. Прежде чем пораниться о кол, лошадь наткнется на него; вряд ли после этого ей придет охота двигаться дальше.

– Но вдруг она попробует перескочить, чтобы выбраться на волю?

– Куда? В пасти волкам? Она понимает это, а потому предпочитает оставаться в безопасности. К тому же высота приличная, около пяти футов; с какой стати вздумается ей ломать себе ноги и шею? Лошадь – умное животное, быть может, даже умнее человека.

– А корм? Ведь кони голодны.

– Не беспокойся, рыцарь, там достаточно сена, есть даже овес.

– Удивительно! Но хищники, надо думать, по ночам все же наведываются сюда?

– Уже нет. Они почуяли запах смерти.

Вскоре они вернулись. Отшельник обхватил каменную плиту и покатил ее,