ответ на свой вопрос. Отступив на несколько шагов, она начинает всем весом бросаться на дверь, и та, сотрясаясь, трещит, будто вот-вот разлетится в щепки. Мне придется открыть прямо сейчас, иначе кто знает, скольких людей может разбудить этот переполох.

– Хорошо, – шиплю я сквозь зубы. – Прекрати шуметь! – Приблизившись к двери, я поворачиваю ключ в замке и приоткрываю ее. – Чего тебе?..

В тот же миг в щель просовывается нога, мешающая моментально избавиться от буйной нахалки, и дверное полотно толкают с такой силой, что меня отбрасывает в сторону. Восстановив равновесие, я с открытым ртом глазею на девицу, стоящую напротив меня. В это мгновение комнату освещает вспышка молнии, я узнаю незваную гостью, и внутри у меня все переворачивается.

– Вы, несомненно, узнаете меня? – спрашивает она. – Я Софи Тибо, сестра вашей камеристки. Той, которую сегодня утром отправили на эшафот вместо вас. Той, которую вы обрекли на смерть!

Той, которую я обрекла на смерть? Она, конечно же, ошибается! Власти ни за что не казнили бы камеристку. К чему им это? И все же я чувствую, что задыхаюсь, скованная чувством вины по рукам и ногам. Что я натворила?!

Пепен соскочил со своего одеяла и мечется под ногами у непрошеной гостьи, тявкая и рыча. Девица Тибо безо всяких колебаний пытается отпихнуть его ногой, а Пепен – увернуться и куснуть ее. Лапки песика скользят по голым половицам.

– Не тронь его! – приходя в себя, кричу я, возмущенная поведением девицы.

Та ощупывает свой корсаж, будто что‑то ищет, и одним движением выхватывает из-под него… нож! Она сжимает рукоять обеими руками и направляет острие на меня.

– Как ты смеешь! – восклицаю я. – Тебя надо арестовать!

Моя противница смеется мне в лицо бесцветным, сбивчивым смехом.

– Арестовать? И как вы этого добьетесь? Уверена, фабричным будет небезынтересно узнать, что мадам Оберст по-прежнему цела и невредима!

Мне ясно, что девица Тибо в таком же напряжении, как и я; каждая из нас стремится предугадать действия другой. Драматическая сцена превращается в нелепую пантомиму. Мы кружим посреди круглой комнаты, будто два подозрительных деловых партнера, буравя друг друга взглядами. Она делает шаг вперед, я – два назад. Ни дать ни взять танцоры, изо всех сил старающиеся вспомнить свои движения под стук дождя по оконному стеклу. Все это время между нами мелькает нож, его серебристое лезвие поблескивает, отражая огонек свечи.

– Что случилось с твоей сестрой? – начинаю я. – Я вовсе не хотела…

– Мне отлично известно, чего вы хотели, – перебивает меня девица Тибо. – Вас не волнует ничто, кроме собственных желаний. – Она еще крепче сжимает рукоять ножа, и кончики пальцев у нее краснеют. – Вы обращались с моей сестрой хуже некуда, принуждали ее к рабскому труду, даже в последние месяцы, зная о ее положении. Вы недостойны ее.

Я вижу, что эта особа прилагает невероятные усилия, чтобы голос ее звучал ровно. Все, что мне надо делать, – это сохранять спокойствие. Перехитрить ее. Но в этот момент до меня доходит смысл только что сказанного ею. Ребенок! Неужели ребенок камеристки тоже погиб? Ну разумеется. Мои действия положили конец не одной, а двум жизням. На миг я закрываю глаза. Фабричная девица продолжает разглагольствовать.

– Он тоже был ее недостоин!

У меня всего секунда, не больше. Она проговорилась, не сознавая, что ее слова только что дали мне в руки оружие.

– Ах да, – бормочу я. – Мой муж, ну разумеется.

Девица опускает глаза. Это мой шанс. Я смотрю на нее, пока комнату озаряет очередная вспышка молнии. Мне ясно, что необходимо каким‑то образом вырвать у нее нож. Возможно, спровоцировав ее на нападение? Но я ниже ростом, а она мускулиста и решительна. Получится ли у меня?

Я строю презрительную мину и растягиваю рот в привычной усмешке.

– Так вот в чем все дело, не так ли? Мой дорогой муженек, знаешь ли, извращенец. Держу пари, он начал разлагаться в ту самую минуту, как умерла его мамаша. С ним нужно поступить как с нарывом – вскрыть. Как ядовитый гнойник под желтой коркой!

Несмотря на грозящую мне опасность, это случайное сравнение вызывает у меня смех. По лицу девицы пробегает странная тень, точно она уловила нечто знакомое.

– В любом случае ты меня поражаешь. Страдаешь тут из-за того, что мужчине, в которого ты влюблена, едва известно о твоем существовании, тогда как труп твоей сестры еще не остыл!

Все происходит куда быстрее, чем я предполагала. Девица, выставив перед собой нож, бросается на меня. Я отпрыгиваю влево и выбрасываю вперед руку, пытаясь выхватить у нее оружие, но, поторопившись, промахиваюсь. Мы оказываемся у окна, и мой милый песик, снова бросаясь мне на подмогу, прыгает и тявкает у нас под ногами, будто чувствуя, что ситуация обостряется, становясь непоправимой.

Падение

Софи

Я с ненавистью смотрю на мадам. Эта дрянь находится в Лариной комнате, на ней Ларина одежда, и повсюду разбросаны ее вещи, будто это увеселительное заведение, предназначенное исключительно для ее личного пользования.

Я сразу распознала ее хитрость. Она пыталась дотянуться до ножа, но промахнулась: противоборство и обуревающие нас чувства лишили ловкости и ее, и меня. Мадам теряется, и я ловлю свой шанс. Наклонившись, я вцепляюсь в загривок безмозглой собачонки, подхватываю ее на руки и сразу крепко зажимаю локтем, так что она не может ни высвободиться, ни повернуть голову, чтобы дотянуться челюстями до моей кожи. Другой рукой я подношу к ее горлу нож. Собачонка скулит. Я грудью чувствую бешеное биение ее сердца, вторящее моему собственному.

Как я докатилась до этого? Ведь я была неспособна на такую жестокость, я никогда не причинила вреда ни одному животному, и меня терзают стыд и раскаяние. В конечном счете у меня не хватит смелости забрать даже жизнь бесполезной собачонки в отместку за жизни отца и сестры. Так разве я смогу расправиться с мадам? Я трусиха! Не грозный ангел мщения, а безвольное ничтожество!

Сквозняк, которым тянет из окна, холодит мне спину. Когда мадам отводит взгляд от окна и замечает, чтó я сделала, негодование, написанное на ее лице, сменяется яростью, а затем отчаянием. Она думает, что я собираюсь отрезать этому глупому существу голову: око за око. И издает дикий звук, подобного которому я никогда не слышала: нечто среднее между ревом и воем, первобытное и жуткое. Мадам оскаливает зубы и бросается на меня. Я напрягаю все силы. И наши тела сцепляются в одно неразделимое целое. Мы царапаемся, мутузим друг друга и орем, а между нами, в