Наконец я осознаю, что пса у меня в руках больше нет. Должно быть, в ходе борьбы он сумел вырваться и где‑то притаиться. Мы же по-прежнему мечемся взад-вперед, шаркая туфлями по половицам и не издавая ни звука. Затем мы внезапно расцепляемся. Еще секунду назад я колошматила мадам, и вот ее уже нет рядом.

Я поднимаю взгляд и вижу жуткую, неправдоподобную картину: мою противницу неумолимо отбрасывает спиной к окну. Она прижимает к груди собаку, в ужасе вылупившую глаза и чувствующую, что хозяйка лишилась устойчивости.

Окончательно потеряв равновесие, мадам опрокидывается назад, цепляясь за стены и отрывая полоску обоев. Когда она с оглушительным треском выбивает оконное стекло вместе с рамой, ее юбки вздымаются, словно крылья. В разбитое окно голодным зверем врывается буря.

На долю секунды, которая кажется мне гротескно длинной, перед моим мысленным взором вспыхивает сцена из далекого прошлого: вылетающая из окна нашего дома в Жуи заветная тряпичная кукла, подарок папы, с волосами из желтой шерсти и в наряде благородной дамы.

Крылья

Софи

Когда я бросаюсь к пустому оконному проему, мадам нигде не видно. Передо мной лишь разверстая бархатисто-черная пасть небес, ощерившаяся осколками стекла, будто острыми зубами, и испускающая грозный рык – раскат грома.

Высунувшись наружу, я всматриваюсь в ночную пустоту, ветер треплет волосы, дождь больно хлещет по лицу, словно бросаясь пригоршнями гравия. Я зову мадам по имени, но мой голос заглушает шум бури, и только потом я замечаю едва различимое движение внизу. В темноте трепыхается, будто птица со сломанным крылом, что‑то светлое. Я нависаю над кромкой окна. Подо мной, совсем рядом, влажно хлопают на ветру нижние юбки мадам.

– Прошу тебя! – Ее голос внезапно кажется мне незнакомым: в нем нет ни капли презрения, один лишь всепоглощающий страх. – Пожалуйста, помоги!

Наконец мои глаза привыкают к темноте, и я охватываю картину целиком. Мадам висит под окном башни, одной рукой судорожно цепляясь за треснувшую ставню, а другой прижимая к себе замерзшую, обезумевшую от страха собаку, и неистово шаркает туфлями по наружной стене в поисках опоры.

При падении чепец упал с головы мадам, и я впервые вижу ее макушку без парика: почти безволосую, с кожей, сплошь покрытой струпьями. Это зрелище потрясает меня сильнее, чем то, что сейчас случилось, сильнее, чем отчаянное положение мадам, из последних сил цепляющейся за жизнь.

– Если можете, передайте мне собаку, – прошу я. – А потом я вытащу вас.

Лицо мадам перекошено, ее хватка постепенно слабеет, но даже сейчас ей не хочется расставаться с животным.

– Живее, – командую я, – делайте, что говорят!

Вероятно, осознав, что выбора нет, мадам, дрожа всем телом, отчаянно пытается приподнять левый локоть, которым придерживает собаку.

– Вот так! – Я со всем возможным проворством забираю у нее пса и опускаю его на пол позади себя. – А теперь подтянитесь и дайте мне руку.

Когда мадам рывком подтягивается ко мне, с подъездной аллеи доносится какой‑то шум. Конский топот, быстро приближающийся к замку. У меня нет времени смотреть, кто это, и тем более нет времени ждать подмоги. Прижимаясь к стене, я изо всех сил тащу мадам наверх.

Мало-помалу нам удается преодолеть непреодолимую, казалось, пропасть до подоконника, наконец она находит точку опоры, и после последнего мощного рывка мы обе оказываемся внутри, по инерции тяжело и неуклюже врезавшись в шкаф. Вследствие этого он едва не опрокидывается и, покачнувшись, сдвигается с места.

Я смотрю на нижнюю часть шкафа и поначалу не верю глазам. На открывшемся куске пола виднеется какая‑то дыра, явно прежде скрытая элементом меблировки. Прежде чем я успеваю понять, что это такое, маленький рыжий зад собаки стремительно исчезает в раскрывшемся проеме.

– Пепен! – зовет мадам, вновь до безумия перепуганная исчезновением своего питомца. – Пепен! Куда ты? Вернись!

Я ошеломленно таращусь на открывшийся проем, после чего наваливаюсь всем весом на шкаф и сдвигаю его еще дальше. Отступаю назад и внимательно изучаю зияющую квадратную дыру в полу и ступени, исчезающие в непроглядном мраке. Потайной ход!

Я вспоминаю, как пряталась в этом шкафу в ту первую ночь, когда прокралась сюда, как скрипело и прогибалось под моим весом дно. Вспоминаю рассказы Паскаля про огоньки, выплывающие прямо из стены. Вспоминаю сестру. Ведь это была ее спальня, ее личное пространство. И медленно, мучительно все встает на свои места…

– Со-фи! – доносится с посыпанной гравием площадки внизу, и от этого голоса, заглушающего завывания ветра и вновь смолкающего, у меня перехватывает горло. Я отворачиваюсь от дыры в полу и обращаю лицо к окну.

Жозеф, неподвижно застывший перед фасадом замка, ошеломленно таращится на окно башни и выкликает мое имя. Волосы облепили его голову. Рядом с ним стоит лошадь, роющая землю копытом. И до меня доходит, что он, должно быть, все видел. Несмотря на бурю, свеча, горевшая в комнате, освещала сцену за окном, точно сценку на обоях.

– Софи! Ты пострадала? – медленно, членораздельно выкрикивает Жозеф. – Лара пострадала? Боже милостивый! – Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем он. Жозеф увидел меня с мадам, которая почти одной роста с Ларой и одета в Ларино платье.

– Нет, это была не… – Я осекаюсь.

Мадам у меня за спиной продолжает звать собаку, пытаясь выманить ее из дыры в полу.

– Минутку! – кричу я Жозефу, опускаюсь на пол рядом с мадам и хватаю ее за руку. – Послушайте меня, – говорю я, ожидая, что инстинкт возьмет верх над этой женщиной и она оттолкнет меня. Но ничего подобного не случается. – Там, на улице, Жозеф. Если вам дорога жизнь, вы должны немедленно бежать. Иначе… Что ж, дважды гильотины вам не миновать.

Она едва сдерживает смех.

– Думаешь, я не пыталась? Куда мне идти, скажи на милость? Некуда…

– Куда угодно, – перебиваю я ее. – Как можно дальше отсюда. Как можно дальше от него – Жозефа!

Мадам подмечает, какое выражение приобретает мое лицо, когда я выдавливаю из себя имя Жозефа, и в ее глазах мелькает понимание.

– Послушайте, я крикну ему, чтобы поднимался сюда. А вы… спускайтесь туда. – Я указываю на зияющую квадратную дыру в полу. – Как можно быстрее. Я последую за вами.

Оставив мадам, наклонившую над черной пропастью, я возвращаюсь к окну. Жозеф все еще стоит внизу, бессильно протянув руку к башне, будто подзывает экипаж.

– Жозеф! – кричу я, и это слово жжет мне язык. – Вы можете подняться сюда?

Взгляд мадам еще с полсекунды мечется между мной и разбитым окном, после чего она сползает