– Да ладно вам, – не выпуская руки учителя, ответила Антонина. – Уверяю, Даниил не похож на большинство детей своего возраста. Хотя, чего это я? Готова поспорить, вы знаете о Дане намного больше моего.

– Ну… – неопределенно протянул Валентин. Меж тем, стоящая рядом Люда молча рассматривала спутницу Рябина, пока сам юноша внимательно следил за ней самой. – Даня перевелся в нашу школу в прошлом году. Так что мы не так уж близко успели с ним познакомиться. Все-таки два урока в неделю по сорок минут… сами понимаете, за это время хоть бы успеть рассказать детям тему. А вы как давно знаете Даниила?

– Уже два месяца, да, ангелок?

– А? Да, третий пошел… – Рябин еле ворочал языком.

– Ладно, мы, наверное, пойдем, – неожиданно засуетилась Люда.

– Уже? Я надеялась, вы составите нам с Даней компанию. Все-таки не каждый день выпадает шанс узнать что-то новенькое о том, с кем встречаешься. А он, – Антонина укоризненно покосилась на блондина, – не из болтливых.

– Что правда, то правда, – согласился физик. – На уроках из него слова лишний раз не вытянешь. Сидит вечно, что-то про себя соображает, но никогда сам не выступит. Я столько раз просил Даниила быть активнее на уроках, но все без толку.

– Это так, ангелок? Так! Вот это номер. А ты, оказывается, у меня партизан.

– Пойдемте, Валентин, – уже громче и настойчивее попросила Людмила.

– Нет, уж. Будьте любезны, садитесь, – наигранно-грозно приказала спутница Рябина. – И рассказывайте все. Может, хоть меня этот ребенок послушается.

Тон Антонины был шутлив, но Валентин почувствовал, что присоединиться она приглашает на полном серьезе. А еще Люда. Сама ринулась сюда, а теперь стоит, перетаптывается с ноги на ногу и ничего толком не сказала. Их свидание было безнадежно испорчено, это мужчина понял давно, но не собирался хоронить весь оставшийся вечер. Спутница Рябина показалась Валентину особой интересной, да что греха таить, весьма обаятельной. И физик решил не упускать возможности с ней поболтать.

– Кто знает? – поддержал он Антонину, отодвигая стул и присаживаясь.

– И вы садитесь, – обратилась та к учительнице.

– Мы точно не помешаем?

Судя по перекошенному лицу мальчики, они уже помешали. Но сейчас Валентину было не до подпорченного настроения подростка. Он будет флиртовать, покорять и производить неизгладимое впечатление. Раз Люда так активно не замечает его чувств, физик собирался посеять в ней хотя бы безотчетную ревность. Если и тогда Часовчук не прозреет, значит, останется один неутешительный вывод: ее сердце уже кем-то занято, и для симпатии к коллеге там просто нет места.

Его план рухнул уже через пять минут. Антонина оживленно болтала, как и предполагалось, за двоих. Но каждая ее фраза либо была о Данииле, либо касалась его косвенно. Она с оживлением поведала об их первой встрече:

– Я дико испугалась. Думала, все: сейчас приедет полиция, и меня арестуют на месте за наезд на человека. А этот красавец как ни в чем не бывало поднимается с асфальта и отказывается даже подвезти его до больницы. У него просто удивительная реакция, отпрыгнул от моей машинки как горный козлик.

– А потом хромал больше недели, – тихо пробормотала Люда. – Даня, почему ты ничего мне не сказал? Я ведь спрашивала тебя несколько раз даже.

– Я не обязан всем и каждому отчитываться, – чересчур резко ответил подросток. – Это только мое и Тони дело.

– Эй, Рябин, повежливее, – осадил его физик.

– А вам, Валентин Маркович было бы приятно, если бы я начал сейчас спрашивать какие у вас с Людмилой Алексеевной отношения? Когда свадьба? Вы живете вместе или пока не съехались?

– Ангелок, – на этот раз первой отреагировала Антонина. – Не надо так. Не груби.

– Почему-то так называемым взрослым неймется влезть в чужие дела? Они считают, что у подростков не должно быть никаких тайн, никаких запретных тем. Для взрослого нормально задать четырнадцатилетней девочке вопрос вроде: «У тебя есть жених в классе?» Моя сестра, Арина, вечно жалуется на подобную фигню. Я ей раньше отвечал: «Да брось, не обращай внимания». А сейчас начал понимать, насколько это неприятно. Для того, кто спрашивает – это не более чем дружеская шутка, вроде того. А тот, у кого спрашивают, что он должен отвечать?

– Даниил, – уже тверже повторила Антонина, но юноша будто оглох.

– Хорошо, Людмила Алексеевна. Так и быть, утолю ваше любопытство. Не так давно вы спрашивали, кто та дама, что встречает меня из школы. И я солгал, сказав, что она – мамина знакомая и клиентка ее пекарни. Не потому, что мне было стыдно говорить правду, не потому, что я опасался вашего неодобрения или еще чего-то. Просто вас это совершенно не касается.

– Рябин! – у Валентина закончилось терпение. Этот мальчишка перешел уже все границы.

– Дайте договорить, пожалуйста, – вцепившись глазами в Людмилу, попросил тот. – Вы не моя мать, вы всего лишь наемный работник, который обязан обучить меня правильно писать. Разве не так учителя всегда говорят, когда к ним обращаются? «Я не твоя мамочка. Пусть она придет на педсовет, и сама со всем разберется». Вот какой ответ я получил, когда мою сестру избили какие-то отморозки. Ей было всего одиннадцать. Вся вина ребенка состояла в том, что она принесла в школу медаль. Решила, глупая, похвастать своей первой наградой. А какая-то ее так называемая «подружка» рассказала об этом своему брату из девятого. Позавидовала. Я побежал к классному руководителю Арины, а та мне ответила: «Где это произошло?» «У нас во дворе», – с дуру ляпнул я. И тогда услышал: «Тогда ничем не могу помочь. Я не ваша мамочка, не обязана следить за всем, что происходит с вами за пределами школы».

– Этот педагог был не прав, – осторожно попыталась вразумить подростка Люда. – С ее стороны было не тактично так отвечать.

– Только отвечать? Моя сестра стояла рядом, вся тряслась и утирала кровавые сопли, а эта педагог ничего не сделала. Даже в медпункт не отвела. Зато у нее был тридцатилетний стаж работы и звание заслуженного учителя. Я потом выяснил, за что. Видите ли, несколько ее учеников заняли первое место на областной олимпиаде. Интересно, а кто-нибудь считал, сколько из них после школы стали убийцами? Сколько бросило свои семьи, сколько спилось, сколько покончило жизнь самоубийством? Почему-то это не учитывается. И не должно… Потому что каждый сам отвечает за свою судьбу. А потому не надо на каждом углу кричать, что школа принимает участие в воспитании и формировании личности. Ни в чем она не участвует. Как может посторонний человек кого-то воспитать? Особенно, когда «все, происходящее за территорией школы находиться вне компетенции классного руководителя».

– Ангелок, ну к чему ты все это? – улыбка Антонины выцвела. Теперь она с опаской смотрела на своего кавалера. – Я не думаю, что Валентин… Маркович? Что он или Людмила Алексеевна думают так же, как та тетка, к которой вы с сестрой обращались за помощью. В конце концов, педагоги – тоже люди, а они могут быть как хороши, так и плохими. И профессионализм в одной области вовсе не означает сопутствующего человеколюбия.