И в тоже время он снял старушку с подоконника, подоспел в последний момент. Конечно, это могло быть всего лишь совпадением. Как и предсказание Сандерса. А вдруг? Но нет, поверить в то, что этот художник, создавший пирамиду из искусственных костей и множество не менее дебильных сооружений, обладает даром предвиденья, выше моих сил. Я скорее поверю в инопланетян среди нас, чем в такой бред. Просто он умен, этот художник, и как многие люди его круга умеют манипулировать окружающими, чувствовать их настроение. И все же меня не покидало сомнение, что наша встреча с Сандерсом являлась не случайной.

Мои сумбурные размышления прервал вышедший врач. Эдакий благообразный дядечка лет сорока с лишним, с небольшим брюшком и заметными залысинами. Уголки его губ были приподняты, видимо, мужчина обладал смешливым нравом, и улыбка начала въедаться в его лицо, как угольная пыль в кожу шахтеров или смолы в легкие курильщиков.

– Добрый вечер. Вы – Валерия?

– Так точно, – в который раз за сегодня подтвердила я.

– Ваш муж пришел в сознание.

– Как он?

– Более-менее. Как я понимаю, у Доброслава Семеновича какое-то заболевание?

– Валерия!

В расстегнутом пальто, тряся сумкой во всем стороны, к нам спешила невролог. В суматохе я забыла ей позвонить, и как она нашла меня, не понятно. Наверное, это медсестры нашли визитку Алисы Григорьевны в одном из карманов Славы. Скорее всего. Что ж, спасибо им за это.

Бросив на меня укоризненный взгляд, та взяла допрос на себя. Я внимательно прислушивалась к ответам медика, но когда число непонятных слов вроде «экстрапирамидного пути» и «ремитирующий-рецидивирующий» превысило число понятных, я просто отошла в сторону. Потом лучше спрошу саму Алису, что все это значит.

– Валерия, дайте карту, – попросила она.

Неврологи на пару зашуршали страницами, продолжая щебетать на своем врачебном диалекте, иначе и не назовешь.

– Можно его увидеть? – прервала я их.

– Пока нет, Валерия, – покачал головой доктор. – Поймите правильно. Он сейчас находится под нашим наблюдением, мы ввели ему кое-какие препараты. Боюсь, Доброслав вас даже не узнает. Давайте договоримся так. Вы поедете сейчас домой, выспитесь, подготовите все необходимое: сменную одежду, кое-какую еду для мужа, зубную щетку и так далее. Утром мы переведем его в обычную палату, и тогда вы сможете навещать его сколько угодно, хорошо?

– А разве… разве Слава не вернется домой? – растерялась я.

– Боюсь в его состоянии это невозможно, – тихо произнесла Алиса Григорьевна.

– В его состоянии? Каком еще состоянии?

– У вашего мужа временный паралич.

– Чего? – Иногда хочется хорошенько врезать этим умникам, чтобы они научились нормально выражаться. – Он не может двигаться?

– Мы полагаем, это ненадолго. Но сейчас лучше будет оставить Доброслава у нас. Понаблюдать некоторое время, кое-что прокапать, – начал свою утешительную речь улыбчивый мерзавец в белом халате. Но все, о чем я могла думать, так это о том, что сбылся худший прогноз, и Славу парализовало.

– Валерия, что с вами? – Кажется, меня подхватили под руки и совместными усилиями усадили на стул.

– И что теперь? – непонятно кому и зачем задала я вопрос.

– Все образуется, – приобняла меня Алиса. – Поверьте мне.

– Я уже никому не верю, – признала я. – Никому и ни во что.

– Это вы напрасно, – вставил врач. – Иногда все, что нам остается – это вера. Многие думают, это то же самое, что не иметь ничего, но уверяю, в вере в себя, в хорошее, скрывается огромная сила. Так что, Валерия, езжайте домой и ни о чем не беспокойтесь. Мы с Алисой Григорьевной присмотрим за вашим супругом.

– Как вы узнали, что мы здесь? – все же не удержалась я от вопроса.

– Это… Дмитрий Игоревич мне позвонил, – отчего-то замешкалась невролог.

– Я? – переспросил мужчина. – А, конечно. Мы с Алисой давно знакомы… раньше работали в одной больнице.

– Ясно. Я могу забрать вещи мужа? Пальто там, его телефон, – осталось уточнить мне.

– Да, конечно. Обратитесь в регистратуру, они вам выдадут.

Верткая девица за стойкой улыбнулась мне как родной. Оказалось, что именно она-то мне и звонила, первой сообразив покопаться в телефоне пациента. Я не слишком многословно поблагодарила находчивую медсестру и принялась проверять выданные мне вещи. Деньги, ключи от дома, записка с именем мужа и адресом нашей квартиры. И больше ничего. Ни визитки самой Алисы, ни упоминания о месте ее работы. Еще пара бумажек, на одной – какие-то цифры, на второй и вовсе надпись: «коллоквиум третий курс». Наверное, у меня начала развиваться паранойя, но все это показалось мне весьма странным.

Разворот в противоположную сторону

Символ правой руки. Простой по написанию, но сложный для однозначного трактования. Неожиданная мысль, резкое изменение мнения касательно какого-либо предмета, а также символ может означать развивающуюся резко психическую болезнь вследствие травмы. Например, появление боязни собак после укуса одной из них.

Голова болела безумно. Буквально раскалывалась. Вчера я краем уха слышал, что на нас надвигается какой-то то ли циклон, то ли антициклон (вечно путаю их). В итоге давление резко упало или резко повысилось. Так или иначе, прежде мой организм никогда не был столь чувствителен к погодным аномалиям, и все же других объяснений тупой, ноющей боли не находилось.

Даже смотреть на мир было неприятно. А надо было. Я и так слишком долго провозился с этой картиной. Залитое солнечным светом поле, и вдалеке – краешек березовой рощи. Очень милый выходил пейзаж, в духе передвижников. Такие вот воздушные картинки хорошо воспринимались публикой. Полотно-настроение, полотно-глоток воздуха, которое хорошо будет смотреться и в спальне, и в рабочем кабинете.

Халтурку – несколько картин в «сдержанно-кремовых и золотистых тонах, чтоб вписывались в общий тон офиса», – подогнал один мой приятель, с которым я познакомился на улице.

Как всегда, поехал в парк, чтобы писать на пленэре, а мое любимое местечко уже оказалось занято. Слово за слово, и вскоре мы уже три раза в неделю бок о бок писали свои работы, соревнуясь, у кого выйдет лучше. Савелий оказался большим затейником и экспериментатором, именно он показал мне технику сухой кисти и работу с губкой. Сенсей не очень жаловал подобные вещи, он больше тяготел к академизму, и я, естественно, старался во всем ему подражать.

Мой новый знакомый, кажется, вовсе не придерживался никакого стиля или манеры. Яркие цветы в вазе, намалеванные импасто[55], красовались у него на фоне окна, состоящего из десятков и сотен отдельных точек. Савелий мог подпалить края полотна, сделать в нем дыру или же, при изображении морских скал налепить настоящие пластинки гранита.