глянцевыми перекатами. Там шел сплав. Желтые бревна, похожие издали на карандаши, неслись друг за другом, то скользя по стеклянной глади воды, то утопая в пенных порожистых заворотах. Они обгоняли друг друга, ударяясь о камни, вставали торчком, уходили под воду, неожиданно выскакивали на поверхность, крутились и снова неслись в торопливом потоке.

Левый рукав был тихим, глубоким плесом, где вода текла лениво, сбивая в заводях желтые наплывы пузырей. Десятка два бревен, случайно заскочивших сюда, спокойно лежали на поверхности, почти не двигаясь с места.

Когда остров кончился, я понял, почему в левый рукав шло так мало сплавляемого леса. За островом наискосок через всю реку протянулась каменистая гряда. Как воронка, собирала она плывущие бревна и направляла их в правый рукав.

— Этака беда! — Тетка неожиданно застопорила плот. — Завал ведь на корге делается!

Я уперся шестом в каменистое дно и оглянулся.

В том месте, где начинался быстрый порожистый поток, в горлышке воронки, образованной каменной грядой, желтела бесформенная куча бревен. Вода выворачивала их торчком, перекидывала друг через друга, швыряла о камни. Завал, видно, начался недавно. Поток еще ворочал его, отрывал бревно за бревном и кидал их в стремнину. Но было ясно, что через час завал, как деревянная пробка, заткнет горло воронки.

Завал на порожистой реке — страшное дело. Когда лес идет молем, одно бревно может сделать большую беду. Стоит ему натолкнуться на камень и случайно развернуться поперек течения, в него упрется десяток плывущих следом. Потом будут напирать остальные, вклиниваться в затор, забираться друг на друга. Прозевай сплавщики — и вместо спокойного потока бревен над водой будет ворочаться и скрипеть деревянный еж, распухающий с каждым часом. Тут багры уже не помогут. К такому завалу не подступиться и опытным сплавщикам.

Только хороший заряд взрывчатки может раскидать искореженные бревна и открыть путь сплаву.

— Чего-то сплавщиков на берегу не видно. — Приставив козырьком к глазам ладонь, тетка смотрела вдоль реки. — Сидят, окаянные, где-нибудь у печки и шаньги трескают!.. А здесь что деется!..

— Поехали, а то сами застрянем. — Мне хотелось скорее пригнать к деревне вымотавший силы плот.

— Через два часа здесь такая страховина сделается, что к ней ни с какого боку не подойдешь. Леса-то сколько загубится! — Тетка перекинула багор и стала медленно отжимать плот вправо. — Я в деревне этих сплавщиков разыщу. Я уж им скажу-выскажу, как лес губить!..

Она развернула плот.

— Куда вы?

— Завал разбирать… — хрипло сказала она. — Видишь, как густо лес идет… Не разберем сейчас эту кучу, сплавщикам завал не осилить. Большой утоп леса будет, о камни много лесин порвет и покорежит.

Подогнав плот к гранитной корге, за которой ярилась быстрая вода, мы кое-как протиснулись между двумя камнями и оказались в правом русле.

Теперь надо было поднять плот против течения.

По-мужски расставив ноги, тетка стояла на носу и ловко орудовала багром, отталкивая в сторону налетавшие на нас бревна.

— Навались!.. — кричала она мне. — В избе потолок головой достаешь, а тут плота сдвинуть не можешь. Разом! Взяли!..

Я толкал до ломоты в плечах, до тяжелого хруста в груди, до серых пятен, прыгавших перед глазами.

Наконец мы оказались метрах в двадцати выше завала.

Высмотрев подходящий камень, тетка приткнула к нему плот и надежно укрепила его.

— Теперь надо бойко дело делать, — она спрыгнула с плота в холодную быструю воду.

То карабкаясь по камням, то бредя по пояс в воде, мы добрались до завала и стали проталкивать бревна на свободную воду. Багор у нас был один, поэтому мне пришлось орудовать березовой жердью. Она то и дело соскальзывала. Я падал, ушибался о камни, ругал про себя увертливые непослушные бревна и, наконец, разозлился.

Одним махом я вскочил на скрипевший завал и, засунув жердь как рычаг между бревнами, с остервенением отвалил сразу в сторону полдесятка стволов.

— Гляди, как стронется! — крикнула мне тетка.

Я и сам понимал опасность своего положения, но какой-то азартный чертик заставил меня бегать по мокрым крутящимся бревнам, то уходящим вниз, словно клавиши пианино, то упрямо высовывающим мокрые концы с мохнатой корой.

Одно за другим я отбивал их на стремнину.

Наконец все, что можно было убрать, было убрано. Но в самом центре потока между двумя камнями, высунувшими из воды зазубренные верхушки, плотно сидело десятка полтора стволов, вбитых, как деревянный клин. Багром их не осилишь. Оставлять тоже нельзя, иначе снова начнет расти завал.

— Выбить надо. — Тетка стояла рядом со мной на камне. У наших ног, завиваясь пенными барашками, клокотала вода. — Придется плотом выбивать.

— Разобьется плот.

— Да уж не уцелеет, — невесело усмехнулась Устинья и туго затянула под подбородком узел измазанного глиной платка. — Пропал наш плот…

«Пропал наш плот», — эта простая мысль не сразу дошла до моего сознания. Значит, пропал труд, который мы с теткой затратили, чтобы собрать плот и поднять против течения почти до деревни…

Ладно, всякое в жизни случается. В конце концов через месяц я вернусь в город, в квартиру с центральным отоплением и забуду, как бродил по пояс в воде и выламывал руки, толкаясь против течения.

Но для Устиньи это был не просто плот, а дрова на зиму. На долгую и суровую северную зиму, когда стены трещат от мороза и пурга по крыши заметает избы.

— Чем же топить будете? — спросил я ее.

— Не береди душу… — Ветер бил в лицо тетке и слезил ей глаза. — Из-за этих иродов окаянных зимой теперь в стуже насидишься.

— Давайте лучше я в деревню сбегаю и сплавщиков приведу.

— Пока ты их разыщешь, здесь невесть что будет, — отмахнулась от меня тетка.

— Пропадет ведь плот.

— Ты хоть над ухом не каркай… У тебя-то чего голова болит? Спрыснешь себе в город и опять о тетке двадцать годов не вспомнишь.

Оставив меня на камне, она добралась до плота и развернула его на стремнину.

Глубоко осевший плот двигался, как таран, с каждым метром набирая разгон.

Чуть пригнувшись, Устинья стояла с багром наперевес на плоту, который стремительно несло на остаток завала.

«Только бы она не свалилась!» Я покрепче натянул кепку и на всякий случай придержал шестом возле себя толстое бревно.

Всей тяжестью плот ударил в затор. Забурлила водоворотом вода, что-то заскрипело надрывно и тонко, несколько бревен встали торчком и ухнули на плот, расшибая скрепы.

Устинья покачнулась, взмахнула багром…

Я закрыл глаза.

Это продолжалось несколько мгновений. Когда я открыл глаза, все уже кончилось. По освобожденному проходу вперегонки плыли бревна, и на паре их была тетка. Наверное, только два этих бревна и остались от