– Больше ты не увидишь ее живой! – воскликнул он.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы ярость захлестнула меня. Я дернулась, стараясь высвободить свою руку, и при этом стянула с него перчатку.

И застыла.

Голая рука Женса словно была в еще одной, внутренней перчатке – яркого, блестящего алого цвета. Ногти были так густо покрыты этой субстанцией, что их почти не было видно. Я вонзила ногти в края его маски, но она словно прилипла к коже. Женс отвернул голову, послышался тихий хруст, и красные ошметки показались в щели и заскользили между моими пальцами, брызнув мне на руку. Как будто лицо Женса представляло собой сплошную кашу, и, когда оказался разрушен барьер, который держал эту массу, оно расползлось и начало подтекать.

Но тут я услышала нечто, что заставило позабыть об этом ужасе.

– Вера! – Я бросилась к коридору. Не остановилась и тогда, когда раздался голос Мигеля:

– Диана, погоди! Здесь что-то странное происходит!.. Не ходи туда одна, там может быть ловушка! – Еще один крик вычеркнул Мигеля из моего восприятия и, кажется, из моего сознания.

Я перебежала коридор и оказалась на второй сцене. Фонарь мой высветил другие манекены: силуэты, воздетые руки, старые шляпы, безглазые лица. Некоторые лежали на полу. Красный задник был сорван, и краем глаза я заметила, что теперь он свешивается с большого зеркала по левую руку от меня. Брезент, закрывавший стену над подмостками, тоже снят, и хорошо видна дверь, замаскированная кирпичной кладкой под стену. Дверь была распахнута, и, вновь услышав крик, к ней-то я и бросилась, опрокидывая на бегу манекены, будто приходилось расчищать себе дорогу посреди застывшей толпы.

Луч фонаря, везде плесень, густой мрак вокруг… все работает на то, чтобы этот коридор претендовал на роль пещеры ужасов. А теперь, кроме криков, слышались еще и удары. Когда же то и другое стихало, я слышала собственное громкое дыхание и собственный голос, повторявший имя сестры. Я уже представляла, где может держать ее этот выживший из ума старик, но не решалась даже думать, что он с ней сделал или что с ней происходит прямо сейчас.

На полдороге на меня обрушилась внезапная тишина. Я снова позвала Веру, но ответа не получила. Я уже пробежала мимо камер, которые не запирались, но остальные, запертые, были впереди. Я попыталась открыть первую. Мои нервы и ржавая задвижка осложняли задачу. Когда я все же ее открыла, то подняла фонарь повыше. Камера была пуста. Повторила те же действия в следующей. И с тем же результатом. Подбежав к третьей, расслышала из-за двери тихие всхлипывания.

– Вера! – Смрад накатывал волнами, и я закашлялась. – Вера, это я!

Эта задвижка сопротивлялась упорнее всего. Я тянула и раскачивала ее изо всех сил, пока она наконец не сдвинулась, и мне пришлось сдержать горячее желание пнуть дверь ногой, потому что Вера могла оказаться прямо за ней. Борясь с этой дверью, я сто раз успела пережить тот момент, когда, повернувшись на петлях, эта ли, другая ли подобная дверь (я уже точно не помнила которая) явила моим глазам жуткую картину с телом Алвареса.

Однако на этот раз дверь распахнулась легко и до отказа – препятствий не было.

И меня вновь поразила тишина. Даже всхлипы стихли. Как будто я оказалась в могиле.

Поводила фонариком. Вначале показалось, что и в этой камере никого нет. Но через мгновение увидела ее – скрючившуюся в углу, спиной ко мне.

– Вера?

Когда я дважды позвала ее, она, вздрогнув, обернулась. «Бог мой, это не Вера». – Уверенность в этом на ужасную долю секунды овладела мной.

Пока она не развернулась ко мне лицом.

Как ни странно, но тут я и окаменела.

Похудела, подумала я: щеки бледные, глаза ввалились и покраснели, ничего не видят, ослепленные светом. Влажные волосы прилипли к вискам, на плечах какая-то кофта, а еще – сверкающий, но грязный оранжевый топ и бирюзового цвета брюки. Слегка изменилась, отметила я, заметны следы перенесенных страданий, но вроде бы ничего серьезного. Напугана, но, кажется, цела. Вот она, здесь. И это – точно она.

Она застонала и протянула ко мне руки.

Мы обнялись.

– Я здесь, с тобой, – сказала я, прижав ее к себе. – Все прошло…

Мгновение для меня не существовало ничего, кроме наших объятий. Она и я – предоставив ей приют на своей груди, защищая ее – навсегда. «Ты будешь смеяться, девочка». – «Нет, я не буду смеяться. Я больше не боюсь тебя. И ты не сделаешь нам ничего плохого. Никогда. Я нашла ее. Она со мной. И если она со мной, то папа и мама тоже – со мной. Мы избавились от тебя. Все».

Я спросила Веру об Элисе, но она только стонала. Я подумала, что ее, должно быть, накачали наркотиками, но сейчас не самый подходящий момент, чтобы выяснять подробности, нужно поскорей выбираться из этого подземелья.

– Я вытащу тебя отсюда, – шепнула я.

И даже не стала осматривать оставшиеся камеры. Взяла фонарь перебинтованной левой рукой, правой обняла ее за плечи и, не переставая нашептывать на ухо что-то успокаивающее, вышла в коридор и направилась к выходу. Мне приходилось приноравливаться: хотя Вера и могла идти сама, однако передвигалась маленькими шажками, обняв меня за талию и дрожа, словно, вместо того чтобы идти самой, она хотела, чтобы я тащила ее на себе. Подавляя гнев, я спрашивала: что же такое сотворил с ней Женс?

Однако когда мы оказались на второй сцене и я увидела там Мигеля, то почти забыла о Верином состоянии.

Он поджидал нас – странно неподвижный, руки приподняты, в одной зажат фонарик, в другой – пистолет.

То и другое было направлено на нас.

– Диана, отойди от нее.

– Что?

– Отойди от нее подальше…

На миг я подумала, что он свихнулся, а потом получше присмотрелась к его лицу: судя по его выражению, Мигеля охватил ужас.

– Ты что, не понимаешь? Все это устроил не Женс! Это не может быть он!

– Что ты имеешь в виду?

За все время, что я его знала, Мигель никогда так не пугался. Я почувствовала, как его ужас передается мне – прямо здесь, в этом мрачном подземелье, и кожа вдруг покрылась мурашками.

– Я снял с него маску и вторую перчатку… Боже мой, видела бы ты… Все лицо у него… Он, должно быть, сделал это собственными руками еще до того, как мы приехали, понимаешь? Кожа, мышцы… Он доковырял до кости… – И Мигель поднес левую руку к лицу, чтобы показать, как это могло быть, а сам продолжал шептать – лихорадочно, с отвращением: – И он снова принялся это делать, прямо сейчас! Он, судя по всему, одержим, Диана… И он тоже!

– Это не Вера, – заявила я, обнимая сестру. – Вера не смогла бы овладеть им!

– Но кто в таком случае? Неопытная она или опытная, но она – наживка! И она была здесь!

– Может, здесь есть кто-то еще, – прошептала я.