– Это говорит о том, что ему есть что скрывать!

– Или о том, что он боится кончить так же, как Алварес и Падилья, – последовал резонный ответ. – В любом случае его найдут, Диана, можешь не беспокоиться. А теперь повторяю в последний раз: накрой голову. Не вынуждай меня применить вот это, пожалуйста. Только не к тебе, – прибавил он.

Это полотенце вдруг стало для меня последним, финальным занавесом. Когда оно опустится мне на голову, все будет кончено. Но я допускала и то, что, если не послушаюсь, Мигель выстрелит. Он может выстрелить даже в том случае, если я буду играть честно. Я – голая, стою на коленях, голова открыта: малейшее движение – взгляд, дрожание губ, простое изменение позы – все это может быть истолковано превратно. Какая разница, что я говорю правду? Всего час назад Мигель говорил, что любит меня, и это, быть может, отчасти даже правда, но в то же самое время он играл роль. Правда в мире наживок – всего лишь еще один текст в великом всемирном театре.

Я перевела взгляд на пистолет. Он был разборный, как игрушки лего, – из тех, что можно легко спрятать в кармане брюк. Мигель наверняка достал составные части, пока я была в душе, и в пять секунд собрал. Глушитель тоже есть. Пуля в руку или в ногу приведет меня в негодность за гораздо меньшее время, чем то, которое понадобится, чтобы свести его с ума наслаждением. Палец его лежит на спусковом крючке, и он, понятное дело, нервничает. Я знала, что он выстрелит.

Я просчитала возможность обмануть его, сделать, несмотря ни на что, быструю маску, но оказалось, что просто не могу применить ее к Мигелю. Я предпочла бы что угодно, но только не это.

И я стала приподнимать полотенце.

Одновременно Мигель поднимал левую руку с браслетом, чтобы позвонить.

Вдруг я вспомнила.

Браслет.

– Подожди, – зашептала я, – на нем медицинский браслет.

– О чем ты?

– Виктор Женс. Он носит медицинский браслет с контролем состояния онлайн. – Я на него не смотрела, но, судя по молчанию, сделала вывод, что этого они не знали.

– Он включен? – спросил он, помолчав.

– Насколько мне известно, да. Но даже если его выключить, браслет все равно сгодится, если он еще на руке.

Современные клинические браслеты содержат все необходимые биологические данные о пациенте – они похожи на отпечатки пальцев, но с тем преимуществом, что информацию можно считать на расстоянии. И где бы он ни находился, если браслет еще на руке Женса, для компьютеров он так же хорошо различим, как ураган для спутника.

Мигель опустил руку с телефоном, но по-прежнему держал меня под прицелом.

– Диана, ну как можно тебе верить?

– Я всего лишь прошу, чтобы ты сначала нашел Женса… Можешь позвонить Ольге и сказать, что я только что сообщила тебе о браслете… Мигель, я знаю, что ключ ко всему этому – в руках Женса… Ну сделай это, умоляю тебя… А потом можешь доносить на меня, если захочешь.

Повисла пауза. Я накрыла голову полотенцем и улеглась на полу, ожидая развития событий. Ничего другого не оставалось: начиная с этого момента все было в руках Мигеля.

– Вот что мы сделаем, – сказал он наконец. – Я позвоню Ольге и скажу ей о браслете Женса. Если он у него на руке, мы тотчас установим, где он. Но я расскажу и о том, что нашел в твоем доме, Диана. Тот факт, что Женс сбежал, не означает, что ты невиновна.

Свойственное Мигелю чувство справедливости. Я приняла эти условия: альтернативы не было. Он приказал не двигаться, пока он будет говорить по телефону.

И в этот момент раздался очень знакомый звук.

– Может, Ольга? – предположил Мигель, прослушав два звонка моего домашнего телефона. – Ответь.

– Ответить, – дала я команду прямо с пола, даже не шевельнувшись.

Однако голос, зазвучавший в установленных в спальне динамиках, принадлежал не Ольге.

– Приветствую вас, Диана и Мигель… Узнаёте меня, ведь так? Я Виктор Женс… – Это был он, его нельзя было не узнать: эта интонация и спесивое кряканье, но к обычной спеси добавились жестокость и тяжелое дыхание, словно он охвачен яростью. – Я знаю, что вы вдвоем, я вас вижу и слышу все, что вы говорите… – Пауза. – Хорошая догадка относительно медицинского браслета, Диана, правда, я об этом не подумал, но теперь поздно избавляться от него… – Пауза. – Но поздно и просить о помощи. – Пауза. – Хочу видеть вас обоих, сейчас же. Я в поместье. Дорогу вы знаете… – Послышался хриплый смешок. – Должен предупредить, что держу под контролем все ваши звонки, Мигель, так что не вздумай никому ничего сообщать, или я очень рассержусь… И не думаю, что это понравится тебе, Диана… Хочешь знать почему?

Внезапно я услышала другой голос – тоскливый, страшный крик:

– Диана?.. Диана, помоги мне!

И прежде чем я смогла как-то отреагировать, голос Женса вновь заполнил комнату:

– Твоя сестра у меня.

Мне очень жаль.

– Это не твоя вина.

– С каждым разом это случается с наживками-ветеранами все чаще… Падение в колодец – я это имел в виду… Но я не верил, не верил по-настоящему, пока не нашел эту куклу в твоем шкафу… Я…

Произнося эти слова, Мигель склонялся к рулю. Мне пришла на память одна из техник маски Игры, в которой нужно именно так сгибаться, чтобы лучше были видны декорации. Но я понимала, что в тот момент единственное, чего хотел Мигель, – быть искренним.

– Все нормально, – сказала я.

Мне не хотелось душеспасительных разговоров. К тому же я действительно его понимала. Иногда и самой казалось, что я вот-вот упаду в этот колодец. Мы, наживки, играем с нашими эмоциями, нашим наслаждением, нашими потаенными правдами, пока граница между масками и тем, что под ними, не стирается. И то если под маской есть хоть что-то, а не всего лишь, как полагал Женс, очередные маски, которые, подобно геологическим стратам, скрывают под собой, в самой глубине, только магму наслаждения.

«Женс, – подумала я. – Теперь и он, кажется, свалился в колодец».

– Я хотел доверять тебе, Диана… – Мигель продолжал разматывать клубок своего никому не нужного раскаяния. – Хотел верить тебе, клянусь… Но моя работа, я должен делать то, что должен. И признаюсь тебе, это было самое трудное задание в моей жизни…

– Знаю.

Мне слишком хорошо была известна та почти фанатичная лояльность, с которой Мигель исполнял приказы. Именно это мне в нем не нравилось, именно оно более всего походило на мышление солдата, перенесшего лоботомию, которое Марио Валье приписывал всем нам. Но я не осуждала Мигеля: у всех были свои способы справляться со стыдом – его способом было подчинение. Чтобы играть свой спектакль, актеру Мигелю требовалось слепо выполнять все указания режиссера.

Мгновение я смотрела на него со своего места: прекрасное лицо, белоснежные шевелюра и бородка, словно у короля из детской книжки. Мне и в самом деле было не важно, что он подозревал меня. Фрейд сказал бы в этом случае, что я пытаюсь заместить себе утраченного отца. Женс сказал бы, что в первый раз, когда я увидела Мигеля, он сделал нечто такое или вокруг него произошло нечто такое, что подцепило мой псином на крючок. Да все равно. Чем бы там оно ни было, я звала это любовью. И спрашивала себя, возможно ли будет спасти наши отношения, когда этот кошмар закончится.