Хотя…

– Все хроники… все, что я вовсе слышал. Все это сходится в одном, – терпеливо пояснил Ричард. – Младшего бога заперли на кровь рода Архаг.

– И?

– И пока кровь жива, замок держится.

– А если…

– Если случится так, что кровь иссякнет… здесь зависит от условий первичного заклятья. Возможно, оно рассеется.

– Но, возможно, и нет?

Сложная это штука, магия.

– Вполне, – согласился Ричард. – Более того, оно может стать необратимым. Вечным.

Неожиданный поворот. Или ожиданный? Для древнего могучего демона?

– Но…

Как-то все равно не укладывается.

– Неотвратимые заклятья наложить непросто. Я, честно, лишь читал о них. Нужна жертва. Добровольная жертва. И если речь идет о крови, то жертва всех, в ком есть эта кровь.

Добровольная.

Ага.

Вот что-то подсказывает, что не все из рода Архаг согласились бы пожертвовать собой во имя всеобщего светлого будущего.

– Поэтому и использовали подобный способ… в общем, в основном, когда проклинали кого-то. Но и то редко. Были попроще… есть мнение, что душа того, кто взывает к божественной силе, а именно она лежит в основе неотрватимых заклятий, отдает свою душу и посмертие.

Еще веселее.

– И ты…

– Мой предок не был один. Были еще двоюродные братья, дети их. И… и много кто кроме, – кажется, Ричард точно знал, в ком дело. Уж не в той ли женщине, о которой рассказывал Командор. Или, вернее, в её ребенке? Рода Архаг… и да, наверное, я бы тоже не отдала своего ребенка в жертву за все блага мира.

Понимаю.

И…

«Анна пребывала в забытьи, пока не нашлась та, кто вызвал её из забвения»

– Я.

«Моя несчастная супруга… я так оберегал её от всего, что её пугало, внушало ужас. Я пытался создать для неё безопасный мир. И потому она с легкостью поверила обещаниям чудесного зеркала. Она стала той незримой нитью, что вновь соединила Анну с миром сущим. Впустила в этот мир. Сперва, как часто сие бывает, речь шла о малой уступке, о капли крови, которое поглотило зеркало, став залогом заключенной сделки».

Ну вот сам же виноват!

Сам!

И все равно жалко их. До боли в сердце жалко. И молчу. Кусаю губы.

«Анна рассказывала… рассказывала со смехом, с издевкой, наслаждаясь моей болью. О том, как воспользовалась несведущестью моей жены. Она украла её тело, подменив душу. И я до сих пор не знаю, получила ли моя Анна свободу. И только теперь, когда пишу эти строки, я вновь удивляюсь тому, что и мою жену звали, как это проклятое отродье. Будто недобрый знак, один из тех, которым суждено остаться непонятыми».

– Моя мать…

– Она в зеркале, – я дернула плечом. – Стало быть, мне не примерещилось. А…

– Я виноват.

– В чем?

– В том, что… я знал. Понимал. Я должен был отдать зеркало отцу. И он бы…

– Это треклятое зеркало отличается повышенной живучестью, – я знала, что вряд ли мои слова успокоят. Но и молчать было подло. – Его не уничтожили ни тот… Арван, ни его братья, хотя они точно понимали, в чем дело. Оно как-то… выжило. Спряталось. А потом нашлось. С вещами такое случается. Я знаю. И может… может совсем не случайно твой друг отыскал тот тайный ход… как оно вовсе туда попало?

Спросить?

У кого?

У усмехающейся покойницы, которая пялилась нам в спину. Неуязвимая, стало быть… не бывает такого. Я, дитя насквозь рационального мира, точно знаю, что не бывает.

Ни абсолютной силы.

Ни…

Демонов.

Ну, с демонами вопрос, конечно, но вот абсолютная сила… как показывает практика, на каждое заклятое колечко свой вулкан найдется.

«Анна сказала, что я исполню предначертанное. Что я должен вернуться в город и освободить ту, кого она именует Повелительницей. И тогда сама Анна обретет жизнь. А еще миру воздасться по заслугам. Если же я откажусь, Анна уничтожит меня так же, как и моего бедного доверчивого предка. Смерть мне не страшна. Смерть по сути избавление. Но страшно оставлять сына. Я попросил об отсрочке, сделав вид, что боюсь, что ослаблен и изможден, что душа моя пребывает полностью в её власти. И она, уверенная в своей близкой победе, отступила»

– А он…

«Я принял яд. Верное средство, которое не позволит никому и ничему завладеть моим телом. Я пишу эти строки, ибо яд и близость смерти освобождают от всех данных клятв. Я, правда, пребываю в сомнениях. Анна когда-то поклялась не причинять зла моему сыну. И поскольку она уже мертва, у неё нет лазейки, которой воспользовался я. Она вынуждена будет затаиться. Но мой сын не так силен, ко всему по-юношески порывист. С него станется искать мести, а стало быть, он нарушит этот уродливый хрупкий мир. И сам станет легкой добычей твари, которую я уже не могу назвать и душницей. Анна нечто совершенно иное, сильное и коварное, опасное. А потому я оставлю эти записи человеку надежному с тем, чтобы он сохранил их и поместил в укрытие, недоступное для нежити. И если все же мой сын отыщет их, а я смею надеяться, что рано или поздно его душа, поврежденная, все же исцелиться, он проявит большее благоразумие»

Вот… вот что-то я сомневалась.

«А заодно уж простит меня за слабость. И за то, что не сумел защитить свою семью».

Последняя страница.

И строки рваные, нервные.

«Проклятый город. Закрыт. Не лезь»

Вот и все.

Еще кусок головоломки, который, правда, мало что проясняет, но…

Ричард закрыл тетрадь и прижал её к груди. Огляделся. Щека его дернулась…

– Знаешь, – сказал он. – А ведь дэр Гроббе все исполнил в точности. Здесь нет места более надежного. И более защищенного от нежити.

А у меня в голове одно крутилось.

Щучья мать…

Щучья, чтоб его… мать.