В замке что-то изменилось.

Неуловимо.

Светозарный огляделся. Будто… будто тише стало. Хотя, конечно, и прежде было не особо-то шумно. Где-то задрожал и истаял нежный звук.

И еще один.

Светозарный положил руку на рукоять меча. Вот ведь… его собственный клинок куда как лучше. Он отцом подарен, когда тот еще надеялся, что Светозарный за ум возьмется и выберет, раз уж ему охота случилась Храму служить, путь в приличном ордене.

Меч был…

Был.

Сотворенный известным мастером. Удобный. Достойный. И… не такой. Как-то вот прежде Светозарный тоже того не понимал, а теперь вот понял.

Бестолочь.

Чья-то рука перебирала струны, выплетая престранную мелодию. Она одновременно и завораживала, и вызывала стойкое желание бежать. Прочь? Или наоборот.

– Эй… – собственный голос утонул в пустоте.

Светозарный остановился.

Ночь.

Все давно… спят?

Спят. Как брат Олаш, что вытянулся у двери. Он стоял, опираясь на древко копья, и спал. Точно спал. Его дыхание было спокойным, а на губах играла мечтательная улыбка.

– Эй, – чуть тише произнес Светозарный.

И отступил.

После решительно толкнул дверь, чтобы убедиться, что спит не только брат Олаш. Янош вытянулся на кровати, как был, в доспехе. А ведь он доспех недолюбливал, постоянно ворчал, до чего неудобно в железе. Остальные…

Дышали все.

А музыка просачивалась сквозь камень, норовя заглянуть в самую душу.

Светозарный вытащил клинок. Что бы здесь ни происходило, это… это определенно не нормально. Он вышел, прикрыл дверь, надеясь лишь, что, коль люди до сих пор живы, то так оно дальше и будет. Он знал, куда надо идти.

Туда, где надрывалась лютня.

Или это не лютня?

Он и шел.

Переступил через девицу, которая заснула прямо в объятьях кавалера, в виде донельзя непотребном. Через храпящего островитянина, что сполз по стене, но секиры из рук не выпустил. Прошел мимо ладхемок, что потерялись в пышных своих платьях.

И черной груды доспехов, возле которой остановился.

Как проверить, жив ли тот, кто изначально живым не был? Артан попытался перевернуть тело Легионера, но то оказалось невероятно тяжелым. Впрочем, доспех рассыпаться не спешил, как и оборачиваться прахом, и Артан решил, что это, в принципе, неплохо.

Должно быть.

Еще один Легионер лежал в проходе.

Пара – в пустой обеденной зале. Здесь же обнаружился и Лассар. Проклятый ступал медленно, словно в полусне. То и дело останавливаясь. И тьма его норовила выплеснуться, только вновь ручейками да каплями, пробиралась под доспех.

– Командор, – позвал Артан, но голос его оказался слаб. Музыка почти стерла его. – Что с…

– Уходи, – прогудел Лассар. – Уходи… пока можешь… как ты вовсе…

А затем осел на пол.

Грудой железа.

Вот ведь. К нему Артан и подходить не стал, просто на всякий случай. Он отступил, раздумывая, есть ли смысл звать на помощь, когда откуда-то сверху на плечо рухнул попугай. Птица отряхнулась и слегка заплетающимся языком сказала:

– Сома тебе в…

А куда именно, не уточнила, глаза закатились, а лапы стиснули плечо. Пришлось попугая аккуратно отдирать и укладывать на стол.

Артан подошел к картине, которая… изменилась?

Определенно.

Нет, никуда не исчез белоснежный, вырезанный в камне, город. И ужасное чудовище, что разрушало его. Барельеф по-прежнему завораживал и…

И музыка эта.

Откуда она?

Белые линии поплыли, прямо на глазах складываясь в новую картину. Город… тот же? И тот, и другой. Полуразрушенные дома. Пустынные улицы. Сумрак… как белым можно передать сумрак?

Вуаль тумана.

И тела, что лежат на улицах… тела знакомые до того, что Артан пятится.

Брат Янош? Он в доспехе и… доспех не защитил его от тварей, что терзали тело.

Островитяне… ладхемцы… все здесь.

– Что это? – спросил Артан, а потом опомнился. Кому он задает вопросы?

Острые плети расползались, ощетинившись шипами. Они оплетали и тела, и дома, спеша затянуть их колючей стеной.

А за ней уже высился белоснежный замок.

Белее белого.

Прекрасней всего, что когда либо видел Артан.

Он отвернулся.

– Это твой замок, – зашептала тьма в душе. – Твой и только твой… ты достоин… ты старой крови… у тебя есть корона и меч.

– Нет, – он не поддасться.

Не собирается поддаваться. Но он все же обернулся, чтобы увидеть прежнее полотно. Он даже потрогал, убеждаясь, что барельеф существует. Здесь и сейчас. Пальцы коснулись плотного слегка холодноватого камня.

А чудовище ухмыльнулось.

И…

Артан отвернулся и решительно отправился прочь. Он… он не допустит, чтобы вот так. Он должен найти того, кто играет…

Ту.

Она сидела в комнате с высокими окнами и широкими подоконниками. Окна были распахнуты и серая предрассветная мгла укутывала её ноги. И белоснежное платье, такое легкое, казалось сплетенным из этой мглы.

Как и сама она.

Дева.

Дева беломраморная. Артан замер, не рискуя движением выдать себя. Но был замечен.

– Ты пришел, – сказала дева, дернув струну. И выронила лютню, которая упала на грудь человека, только сейчас замеченного Артаном. Кажется, это кто-то из местных певцов. – Мой повелитель.

Прозвучало издевкой.

– Я пришел, – сказал Артан, и старый меч с готовностью скользнул в руку.

– Ты пришел, чтобы обидеть меня? – дева замерла.

Она была…

Прекрасна.

Пожалуй. Настолько прекрасна, насколько может быть прекрасна сама мечта. Артан же… было бы ложью сказать, что он вовсе не помышлял о женщинах. Все же орден не требует невозможного. И обеты целомудрия, если и давались, то исключительно добровольно.

А он…

Случалось в жизни. Разное. И девы тоже. Порой даже очаровательные. И красивые. И… и красота любой поблекла бы рядом с этой вот.

– Кто ты? – спросил Артан.

Корона на голове вдруг показалась неимоверно тяжелой, да и меч тоже. К чему меч? Кого он боится? Женщины? Этой вот… хрупкой и нежной…

…усыпившей всех, кто был в замке?