Юлия Домна

Клер пристально всматривалась в те фотографии, что я показывал ей, и только когда подсветка экрана смартфона погасла, она спросила меня совсем серьезно, без намека на кокетство:

– А тебе не кажется, что ее лицо чем-то похоже на мое?

– Не думал, – честно ответил я, но, заглянув ей в глаза, добавил: – Вполне может быть.

– Что если тебе попробовать написать о ней повесть или роман?

– Попробовать можно, – промычал я лениво. – Признаться, был однажды момент временного помешательства рассудка, и мне захотелось написать что-то. Писатель, правда, из меня никудышный, да и кто будет читать? Впрочем, всегда можно сжечь, хотя бы для того, чтобы доказать своей бабушке, помешанной на Булгакове, что рукописи горят.

Я поднялся с кресла с решительным намерением наконец покинуть чердак.

Почему-то став хмурой, как ненастный день, Клер не удерживала меня больше, и, отойдя в сторону, лишь тихо спросила:

– Ты сейчас куда, домой?

– Да, писать повесть или роман, в общем, как получится, – буркнул я.

– Ты серьезно? – не оценив шутки, недоверчиво улыбнулась она.

– Шучу, конечно.

– Ты просто невыносим! – почти по-детски капризничала Клер. – Дашь потом почитать?

– Давай не будем торопиться, – произнес я сухо.

Она пошла вслед за мной, больше не проронив ни слова. Ее папаша, видимо, успокоившись на мой счет, предпочел нас не дожидаться и закрылся у себя в кабинете. Тишину большого дома нарушил бой старинных часов, и Клер, затаившись как мышка, прекратила шаркать обувью по паркету. Зачем ей только было нужно, чтобы я занялся писательством, таким скучным и никому не нужным делом? Хотя если бы эта озорная девчонка смогла бы так же как Юлия Домна служить для меня смутным объектом моих неосознанных желаний, тогда это было бы совсем другое дело, а так… где черпать пищу для вдохновения?

«Глупая! До чего же она глупая!» – думал я, когда поворачивал ключ зажигания, и небрежно махнул рукой своей приятельнице и ее очаровательной мачехе, стоявшим в наступающих сумерках, обнявшись, на мраморной лестнице.

Мой суетливый друг Мартин только тряс головой и фыркал, когда лизал оконное стекло в машине, стоя на задних лапах и поджав купированный хвост на сидении у меня за спиной. Сухой корм из рук незнакомой кухарки он принимать не согласился, а порцию пахучего буйабеса ему предложить не догадались.

964 AUC. Год 964 от основания Города или 211 от Рождества Христова

Монеты с изображениями Каракалы, Геты, Юлии Домны и Юлии Мезы

Низменные земли римской провинции Британия от Эборака до Лондиния[16] с их ухабистыми узкими тропинками вдоль мощеных булыжником, идеально прямых и широких дорог, построенных умелыми руками легионеров, остались далеко позади. Шел по счету пятый переезд с тех пор, как императорская траурная процессия, растянувшаяся на несколько миль, покинула благодатные луга провинции Бельгика с её большими и изящными городами и развитой торговлей. Тошнотворный запах ненавистных болот диких земель Каледонии, въевшийся, казалось, навсегда, в кожу упряжных животных императорских повозок, постепенно улетучивался. Наконец конная процессия вступила в полосу обширных лесов Лугдунской Галлии, страну суровых зим, больших охот и пенистого пива. Многие лета со времен божественного Цезаря, покорившего Галлию, тамошние хмурые леса мешали распространению римской цивилизации и развитию провинциальной жизни, отчего в деревнях и во дворцах местной знати сохранились старые галльские привычки времен независимости с диким разгулом в праздники и патриархальной кротостью в повседневном быту. С тех пор, как обширная сеть императорских стратегических дорог и каменных мостов разрезала почти прямыми линиями непроходимые галльские леса, многочисленным торговым и почтовым повозкам уже не приходилось месить грязь кривых лесных тропинок, а праздные путешественники меньше опасались нападения шаек беглых рабов и дезертиров из рейнских легионов, скрывавшихся от римского правосудия.

Черный февральский лес был почти прозрачен, отчего случайному путнику было легко наблюдать, как разноцветная конная процессия без задержек мерно продвигалась в направлении главного города галльских земель Лугдуна[17]. Для обеспечения безопасности и гражданского спокойствия на пути следования императорской семьи и высших магистратов Рима с многочисленной челядью к Вечному городу, дорожные надзиратели были срочно усилены боевыми когортами временно отквартированных из лагерей ближайших легионов римских армий в парадном снаряжении. Легионерам временного охранения во избежание соблазна совершения грабежей и насилия над местным населением, волеизъявлением молодых императоров Антонина Бассиана по кличке Каракалла и его брата Геты, родных сыновей усопшего Септимия Севера, было роздано каждому по четыре сотни сестерциев, дабы утолять голод и плотскую похоть не по принуждению и силой оружия, а с помощью платежных средств Великого Рима. Чтобы излишне не отягощать пристяжной кожаный кошель звонкой бронзовой монетой, легионерам рекомендовалось производить эквивалентный обмен сестерций на серебряные денарии и даже золотые ауреусы, на аверсе которых красовался бюст несравненной Юлии Августы, жены почившего императора.

Здесь, в глухой деревушке, где едва насчитать было и сотню покосившихся избушек, о скором приближении императорских повозок возвестил тремя ударами в бронзовый колокол дорожный смотритель. Возбужденные возничие и погонщики мулов, следующие встречным путем разряженной толпы, спешно разворачивали лошадей и повозки и переходили на проселочные дорожки, либо заблаговременно отводили лошадей в стойла, а то и просто стояли на безопасном удалении от обочины, желая поглазеть на императорскую процессию вместе с пришлыми колонами, которые, побросав работу, присоединялись к толпам селян соседних деревень, возглавляемых местными землевладельцами, и спешили занять пригорки, откуда было удобнее смотреть на редкое для галльских земель зрелище.

Скорбное шествие отличалось чисто восточной роскошью и было обставлено вдовой императора Септимия Севера, сирийкой или точнее финикийской по происхождению, Юлией Домной, во всём блеске и великолепии. Перегруженные дорожные повозки тянули серые мулы, подобранные под масть, или невысокие коренастые лошади галльской породы, цокающие серебряными подковами и сверкающие золочеными удилами. Мулы и лошади были покрыты расшитыми пурпурными чепраками, их погонщики, все сплошь в красных ливреях, сновали взад и вперед, окриками и свистом определяя порядок движения.