Утренний туалет сорокалетней Юлии Домны, желающей, как и подобало Августе, выглядеть моложе своих лет, занимал всё время до полудня. Первая матрона империи возлежала на большой кушетке, вытянув красивые стройные ноги. Совсем юная служанка быстро уловила безмолвный жест императрицы и проворно, но с осторожностью, сняв золотые сандалии владычицы, принялась массировать её холеные ступни своими нежными, но сильными руками. Шелковый, почти прозрачный хитон голубого цвета с разрезанными рукавами был распахнут и нисколько не скрывал полногрудого стройного тела грациозной императрицы. Круглая шапочка-сетка из золотых шнурков не позволяла густым прядям волос рассыпаться по плечам. О склонности Юлии Домны к самолюбованию и нарядам говорило множество серебряных зеркал, расставленных по углам. Туалетные принадлежности находились на многочисленных полках в особых несессерах. Банки для румян, притираний, помад и духов, кисточки для накладывания румян и белил, ножницы для ногтей, булавки и щипцы для завивки, гребни из слоновой кости или букового дерева, длинные булавки или шпильки из серебра и золота были расставлены или разложены на золотых треножниках по всему периметру кушетки так, чтобы прислуга не толкала друг друга в ограниченном пространстве почти квадратной комнатки. Каждая из трех служанок знала своё дело и, получив едва заметный знак, приступала к магии колдовства над телом хозяйки.

Дальний путь тяготил императрицу, а скука делала дорогу особенно невыносимой. Траур обязывал воздерживаться от веселья и не приглашать к себе в повозку скоморохов, фокусников и прочих лицедеев, так как на глазах придворной знати делать это считалось бы предосудительно. Поэтому Юлия Домна, путешествуя в дорожной повозке, забавляла себя в свободное время поисками метафизических упражнений для ума, следуя римскому правилу «exerce memoriam», или, бывало, для приятного препровождения времени с интересом и любопытством внимала овладевающей искусством прорицания сестре, всегда охотно вещавшей о секретах и таинствах гадания. Императрица, как и сестра, полагала, что книга величайшего толкователя снов Артемидора воистину гениальна, поскольку вобрала в себя бесценный опыт свидетельств исполнения снов.

Однако на сей раз ее старшая сестра держала в руках вместо свитка роскошный кодекс – книгу со страницами из пергамента. По изрядно потертому кожаному переплету императрица быстро сообразила, что книга эта совсем не та, что содержала предсказания восточных пророков, которую сестра берегла как зеницу ока в своей личной библиотеке. Домна благосклонно улыбнулась и, плотно сжав узкие ладони, прикоснулась кончиками пальцев к губам:

– Слава Изиде, богине всего сущего, наконец в руках у тебя я вижу не чернильницу с книгой предсказаний и обкусанный стилос, а книгу Саллюстия – любимую книгу нашего божественного Севера.

Меза не сумела скрыть своего изумления:

– Как ты догадалась? – в ее голосе звучала досада.

В легкой улыбке Домны читалось снисхождение к наивности сестры:

– Жаль, что в последние годы нашей с мужем жизни в Британии ты совсем нас не навещала, а он так ждал твоего приезда. Император часто проводил свой день либо вдвоем с префектом претория Папинианом, либо оставался один в обнимку с этой книгой. В «Югуртинской войне» он оставил так много закладок с красными узорами на кусках папируса, что догадаться было немудрено. Я бы не удивилась, если бы Север признался мне, что на память владеет текстом этого трактата Саллюстия. Всю мудрость этой книги он мечтал передать нашим сыновьям. Едва он открывал рот, чтобы в очередной раз произнести нравоучение Гете и Антонину Бассиану, я знала, о чем пойдет разговор. Вот, родная, потрудись открыть кодекс в том месте, где длинная закладка с нитью на конце, я же могу на память произнести тебе последние слова мужа, обращенные к нашим сыновьям.

Меза не успела открыть книгу как услышала от сестры слова нумидийского царя Миципсы:

– Не войско и не казна охраняют царство, но друзья, а их не принудишь оружием и не купишь золотом… Но есть ли друг ближе, чем брат брату?.. Я оставляю вам царство – могучее, если будете править хорошо, а если плохо, то бессильное. Ибо согласием подымается и малое государство, раздором рушится и самое великое…

Домна глубоко вздохнула перед тем, как продолжить:

– Мой скорбный путь омрачен думой о сыновьях. Остается только возносить молитвы богам за наше благополучное возвращение. Жаль, что всё, о чем мечтал их отец, совсем не сбывается. Едва умер Север, и прогорел погребальный костер в Эбораке, сыновья мои разделились в смертельной вражде друг к другу. Все нужные указы и бумаги подписывал в Британии друг и советник мужа Папиниан, а братья со своей охраной порознь помчались в Рим. Думаю, они уже туда прибыли и делят богатства, сохраненные отцом, задабривая деньгами преторианцев и легионеров 2-го парфянского легиона. Неустанно молю богов, чтобы это было не так.

– Дорогая, но Эмилий Папиниан и Домиций Ульпиан говорили мне вчера, что последними предсмертными словами Севера были: «Я был всем, и всё это ни к чему». Разве не так? – задала вопрос ее сестра.

Юлия Домна снова вздохнула.

– Как же ты любишь копаться в подробностях! Хорошо. Слова из книги Саллюстия муж произнес, когда Гета покидал наш дорожный шатёр, а Антонин был в войсках. А во дворце, в присутствии юристов, после госсовета, уже совсем слабый, он, страдая от приступов подагры, сумел произнести эти последние слова, когда по его желанию Ульпиан зачитывал ему бумаги с отчетами, которые только доставили из Рима. Кстати, в них значилось, что в городе запаса хлеба на семь лет вперёд, из расчета 75 тысяч модиев в день, а масла столько, что его хватит на 5 лет, и не только для Рима, но и для всей Италии. Папиниан считает, что такое изобилие в Риме наблюдалось впервые за столетие. Вот тебе, дорогая моя, пример подлинного величия в сравнении со всеми прочими Антонинами! Это при том, что армия Рима сейчас самая многочисленная в нашей истории со дня основания Города: 33 легиона или 356 тысяч человек! Не забывай еще – что Марк, что Коммод имели фиск пустым, а эрарий распылялся почти бесконтрольно сенатом…

Юлия Домна задумалась, прижав к губам пальцы правой руки, будто пыталась на память составить подробную карту дислокаций армейских легионов, разбросанных вдоль границ римской империи от холодной Британии до жаркого Египта. Меза села на мягкий табурет напротив кушетки императрицы, оказавшись за спинами обступивших ту усердных служанок. Теплый воздух от маленькой печки благоухал восточными пряными ароматами и поднимался вверх под крышу фургона к большому приоткрытому люку, выполненному из толстого горного хрусталя. Лицо Домны оживилось, а губы зашептали по латыни:

– Города сияют блеском и роскошью и вся земля украшена, как сад. Возможен ли лучший и более полезный строй, чем нынешний?!

– Браво, сестричка, – Меза хлопнула в ладоши чуть громче, чем следовало, заставив Домну вздрогнуть. – Даже в скорби ты способна цитировать позабытого сегодня вчерашнего соловья придворной лести Элия Аристида.

Императрица улыбнулась, не скрывая удовлетворения от лестных слов сестры.