Адресатами отца Александра были: митрополит Сурожский Антоний (Блум), архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин), протопресвитеpы Иоанн Мейендорф, Алексий Князев и Борис Бобринский, дeятeль русской эмиграции Никита Струве, католические священники Рене Маришаль, Пaвел Майо (ректор «Руссикума» в Риме) и многие другие. Вспоминая отца Александра после его трагической гибели, основательница издательства «Жизнь с Богом» в Брюсселе Иpинa Миxaйлoвна Поснова писала: «Он мог бы продолжить научную карьеру на Западе, где приобрёл широкую известность благодаря своим книгам».

Священник Генрих Папроцки

Трудно представить условия, в каких писались книги отца Александра, – отсутствие основной литературы, невозможность дискуссии. Когда-то он сказал мне: «Если бы у меня были библиотеки Парижа, Рима или Лондона…» Но при этом всегда исповедовал принцип, что надо довольствоваться тем, что есть, и использовать те возможности, какие есть.[92]

Юрий Пастернак

После исповеди батюшка спросил меня о машинописной книге А.-Г. Амана «Путь отцов», переведённой с французского Анастасией Цветаевой, которую он давал мне почитать. Я заверил его, что книгу уже вернул, но он мягко настаивал на том, что книга всё ещё у меня. Впоследствии оказалось, что батюшка был прав: спустя немалое время я нашёл эту книгу у моего друга Володи Казьмина в куче бумаг и с ужасом вспомнил, что давал её ему для прочтения, но он забыл книгу вернуть. Батюшка помнил всё.

Не могу удержаться и расскажу смешную и в то же время грустную историю. Была у моей мамы знакомая. Назовём её Р. Они вместе ходили в церковь, ухаживали за одинокими стариками, пели в церковном хоре. По профессии Р. была химиком, защитила кандидатскую диссертацию. Но в один прекрасный день она оставила научную работу и переквалифицировалась то ли в дворники, то ли в уборщицы, я точно не помню. Она казалась мне человеком добрым, отзывчивым до жертвенности и очень набожным. Вращаясь в специфической православной среде, она на дух не выносила отца Александра Меня, считая его еретиком, растлителем душ, жидомасоном и всё в таком духе. Поспорив с ней однажды по поводу отца Александра, я понял бессмысленность таких диалогов и стал принимать её такой, какая она есть. Сама она этой темы больше не касалась, и я решил, что худой мир лучше доброй ссоры.

Однажды она пришла к нам на мамин день рождения. Когда за столом начались разговоры, она, достав из сумки толстую школьную тетрадь, с воодушевлением стала рассказывать, что недавно ей на короткое время дали почитать книгу. Книга настолько ей понравилась, что она переписала её от руки в тетрадку, чтобы иметь возможность постоянно перечитывать. Я с неохотой заглянул в тетрадку, представляя, что ей могло понравиться, наверное, Серафим (Роуз) какой-нибудь. Каково же было моё удивление, когда я прочёл заглавие книги! Книга называлась «Небо на земле», и с первых же строк я понял, что не ошибся. Лаконичный, точный, мощный слог отца Александра нельзя спутать ни с чем. Быть может, мне надо было смолчать и усмехнуться в усы, но я не отказал себе в удовольствии сообщить Р., что она переписала в тетрадь книгу отца Александра Меня. То, что изобразилось на лице нашей знакомой, словами передать непросто. Во всяком случае, мне такое не по силам. Вот и вся история. Что называется – no comments.

Ирина Поснова

Экуменические взгляды отца Александра определились при нашем первом обмене письмами. Получив его первую рукопись, мы не были уверены, что она предназначалась для нас, и запросили отца Александра о его намерениях. При этом сообщили ему, что наше издательство – католическое, совмещающее, по примеру Владимира Соловьёва, верность Риму с верностью традициям Восточной Церкви и с братским сотрудничеством с православными. Последовал ответ: «Мы знаем, что вы – католики, но это нас нисколько не смущает, а наоборот, радует, ибо пришло время освободиться от конфессиональных перегородок, препятствующих исполнению воли Христовой об единстве христиан». В дальнейшем наши отношения всегда носили дружеский характер.

Священник Димитрий Предеин

Роман Грэма Грина «Сила и слава» – единственный переводной труд, осуществлённый отцом Александром. По мнению специалистов, перевод выполнен на высоком профессиональном уровне и по своим филологическим достоинствам не уступает переводу такого авторитетного специалиста, как Н.А. Волжина. Более того, по нашему скромному мнению, в некоторых случаях, например в описании переживаний католического священника, отец Александр прочувствованностью своего текста даже превосходит её перевод. Не вызывает никакого сомнения, что причиной, побудившей отца Александра взяться за этот перевод, была созвучность темы гонимой Церкви в Мексике двадцатых – тридцатых годов XX века и в Советском Союзе за весь период безбожной власти. И хотя бессмысленно искать какие-то параллели между жизнью безымянного мексиканского священника и жизнью отца Александра Меня, но всё же тема пастырского служения, которое неизбежно должно окончиться Голгофой, объединяет их судьбы какой-то величественной и трагической общностью.

Евгений Рашковский

При всей своей страстной любви к Богу, людям и природе, он и книги любил. Но библиофилом в обычном смысле слова, библиофилом, трясущимся над своими книжными собраниями, – не был. Батюшка давал читать книги из своей библиотеки десяткам и десяткам людей. И увы – не все возвращали ему книги, а если и возвращали, то подчас держали годами. Более того, в российской интеллигенции до сих пор бытует такой предрассудок, что «зачитывание», «заматывание» (т. е. невозвращение) чужих книг – не воровство, но простительная слабость. А он, беря на время чужие книги, всегда был предельно пунктуален.

Илья Семененко-Басин

Шеститомник «В поисках Пути, Истины и Жизни» писал уже в Сибири, куда перевели их институт. Окончательно замысел этого труда оформился у отца Александра неожиданно. Однажды он стоял на сопке среди простиравшейся до горизонта во все стороны тайги – жёлтой, потому что была осень. Внезапно налетел вихрь – и в одну секунду исчезло это громадное море жёлтого цвета, тайга лишилась всех красок. «И тут я понял – как писать!» – восклицал, вспоминая, отец Александр.

Писал же вечерами, после ежедневной работы на практике, в охотничьей избушке, где были только нары и стол у окна. Ребята, по словам отца Александра, выпивали после работы и веселились, кто как мог, а он, запасшись необходимыми книгами, спокойно занимался среди общего гвалта.

У отца Александра была прекрасно подобранная библиотека (на лето 1988 года – по его словам – около семи тысяч томов), и начитан он был удивительно. В разговоре с ним постоянно обнаруживалось, что нет книги, которой бы он не прочитал уже раньше тебя (включая раритеты и журнальные новинки). Вот некоторые его читательские пристрастия: любил Ахматову и Волошина и не любил Цветаеву, увлекался научной фантастикой и был равнодушен к Набокову. Любил прозу Мережковского; будучи невероятно занятым, находил время, чтобы перечитать «Войну и мир», а «Евгения Онегина» держал, как он сам говорил, у изголовья, словно Евангелие.

Олег Степурко