Я выпросила её ещё на неделю и села переписывать от руки, потом печатать на машинке. Мне хотелось, чтобы этот огонь коснулся всех моих друзей, подруг, родителей, родных, знакомых. Мне хотелось, чтобы был водопад из этих книг, чтобы она была у всех неразлучно…

Потом были съёмки фильма «Любить», который мы увидели только через двадцать пять лет. В этом фильме я услышала слова батюшки, что «в момент влюблённости человек встречается с вечностью, переживает Бога…» Такое случилось со мной после прочтения «Сына Человеческого», я поняла, полюбила Христа всем сердцем, и не выразить, как была благодарна тому человеку, который открыл мне Христа.

Александр Чернявский

Я переводил книгу Альберта Швейцера «Мистицизм апостола Павла», содержащую множество цитат из библейских апокрифов, и искал их русские переводы. Зоя Афанасьевна Масленикова рассказала о моих затруднениях отцу Александру, он дал ей микрофильмы с нужными переводами, попросил прислать уже сделанную часть работы и некоторые другие произведения Швейцера, а когда перевод будет окончен, привезти ему один экземпляр.

И вот мы с Зоей Афанасьевной стоим у калитки его дома. Не буду описывать свои первые впечатления, обаяние отца Александра, под воздействие которого я, разумеется, сразу же попал, излучаемую им доброту. Разговор быстро перешёл на Швейцера, а тема эта, как мне представлялось, не очень подходящая для обсуждения с православным священником. Известно, что Швейцер, определяя христианство как мистическое единение с Христом, требующее полной самоотдачи Ему и Его делу, считал исторического Иисуса человеком, убеждённым, что конец этого мира (который Он представлял Себе в соответствии с позднеиудейскими эсхатологическими ожиданиями) – дело ближайших дней. Это весьма далеко от православной христологии; кроме того, я уже прочёл книгу отца Александра «Сын Человеческий», где он недвусмысленно говорит, что концепция Швейцера неприемлема для православного сознания. Однако во время этой первой встречи речь шла только об апостоле Павле. Отец Александр сказал, что у апостола Павла ещё много неясного, например, до сих пор ведутся споры об истолковании многих мест Послания к Римлянам. Я спросил о его отношении к швейцеровской концепции этого Послания. Он ответил, что концепция Швейцера кажется ему всё-таки слишком жёсткой, и я счёл за лучшее не углубляться в эту тему.

Но уже при второй или третьей нашей встрече, прочитав книги Додда и Иеремиаса[37] (которые он же мне и дал!), я осмелел и перешёл в наступление. Я сказал, что трактовка Доддом слов Иисуса «Не успеете обойти городов Израилевых, как придёт Сын Человеческий» (Мф 10:23) как исполнившегося пророчества искусственна, что такого же мнения придерживается и Иеремиас и что книга последнего фактически подтверждает точку зрения Швейцера. Отец Александр внимательно выслушал всё это, но, против моего ожидания, не стал спорить и сказал: «Но ведь та или другая трактовка не определяет однозначно наши религиозные представления о Христе!» – и я, подумав, согласился. Он произнёс всего несколько слов, но как это было сказано и, главное, как был воспринят мой ответ! Его тон был полуутвердительным, полувопросительным, в голосе не было ни малейшего оттенка поучительности. И когда я пробормотал что-то вроде: «Да, вы правы», – его лицо буквально просияло! Он радовался за меня, что я понял, что ему не нужно ничего доказывать, что в наших отношениях не будет этого «камня преткновения», – и это далеко не всё из того, что я почувствовал в его взгляде и улыбке, но, к сожалению, не могу здесь описать, не обладая даром слова.

Анатолий Четвериков

Перед пятым курсом института Алик Мень решил переправить свою библиотеку из Иркутска в Москву. Охотоведы пошли помогать ему упаковывать книги в чемоданы. Пока в садике накрывался стол, мы укладывали книги. Их было много, и большинство из них с одинаковыми переплётами. Александр подсказывал, какую книгу класть в какой чемодан. «Эту не сюда!» – сказал он мне. «Алик, как ты различаешь их, ведь они одинаковые?» – спросил я, и он пошутил, что большинство книг знает даже по запаху. Упаковали десятка два чемоданов. Стоял вопрос, как всё это погрузить незаметно в вагон поезда.

Закончив сбор, мы расположились под яблоньками за садовым столиком. Здесь впервые Борис Дедов поднял вопрос, почему Алик пошёл в Православие, а не в индуизм, иудаизм, буддизм, католичество или, наконец, в ислам – религии, которые Мень знал в совершенстве. Ответ был полным. «Из всех религий православная – самая гуманная, в ней не предусмотрено насилие над душой и телом и нет жёстких ограничений. Основа всех религий – Божественное начало». Он сообщил, что заканчивает цикл «История религий», где рассматривает их происхождение, жизнь их основателей и другие вопросы. В этот раз многие узнали, насколько глубоки его знания, и ещё более прониклись к нему уважением.

Опрокинув прощальную стопку, вся ватага с чемоданами на трамвае спустилась к вокзалу. Подали поезд Иркутск – Москва. Отыскали нужный вагон. И пока Том Самсонов и Аркадий Скрипкин развлекали проводников, мы занесли чемоданы с книгами в вагон и рассовали по полкам. Алик уехал.[95]

Священник Георгий Чистяков

Отец Александр был теснейшим образом связан с той средой, в которой сохранились книги с дореволюционных времён, сохранились культура и вера. Внутри того микрокосма, в котором он жил, как будто революции и не было. Он читал Соловьёва и Бердяева, Булгакова и Бориса Чичерина.

Русские люди, подобные ему, разумеется, были, но они жили в Нью-Йорке или в Париже, а он здесь был единственным. Уже в четырнадцать лет он был сложившимся человеком. И всё из-за того, что его окружали потрясающие люди, которые помнили начало века, которые сохранили не только книги, но и живую память. Я всё время повторяю эти слова «сохранили книги», потому что это во времена его или моей юности значило чрезвычайно много. Я затрудняюсь назвать хотя бы ещё одного человека из его поколения, который бы так хорошо знал философскую и богословскую мысль начала века и до такой степени был органично с ней связан. Из поколения людей, которым сейчас уже сильно за восемьдесят, такие люди ещё были. А среди ровесников отца Александра это уже было невозможно. Он был единственным.

Человек на Западе, казалось бы, психологически ничего общего с отечественным выходцем из советского времени не имеющий, оказывается, тоже нуждается в отце Александре и в его слове. Когда итальянский писатель Джованни Гуайта[38] решил перевести книгу «Сын Человеческий» на итальянский язык, один из французских друзей отца Александра сразу же заметил, что этого делать не нужно, потому что на Западе существует и без того множество таких книг, где популярно и на высоком уровне излагалась бы жизнь Иисуса Христа. И ошибся. Когда «Сын Человеческий» вышел (сначала на итальянском, а потом в его же переводе по-французски), оказалось, что книга прекрасно раскупается. Она оказалась востребованной не только в России, но и в других странах в силу того, что в этой книге есть нечто абсолютно уникальное. Что именно? Вероятно, полное слияние с Тем, о Ком он говорил, – с Иисусом из Назарета.[96]