Отец заметил, что разговор окончен, тут же подошел. Но вопросы придержал.

– Слушай, хрен с билетом, – опять завел он. – Не жалко денег… Одна голова хорошо, а полторы – лучше. Найдем эту Ирину вместе. То есть вместе – мы ее в два счета найдем! Ты – современными методами, я, – отец подмигнул, – пенсионерскими.

Петр покачал головой:

– Нет. Но спасибо.

– Эх, мне бы сейчас хотя бы лет десять долой. Вот бы я опять побегал. За преступничками. Пенсия – это фикция. Между прочим, я читал в новостях, что какие-то пенсы недавно обокрали банк. Считаю, нужны летучие отряды пенсов, чтобы таких ловить.

Мальчишки-боксеры утоляли его стремление сделать мир лучше, справедливее и проще. Но это была только часть картины. Другую, невысказанную, Петр и сам видел.

– Я большой мальчик.

– Ты мой мальчик, – впервые открыто выразил тревогу отец.

– Пап.

– «Па-а-а-ап», – передразнил отец. Но взгляд говорил иное.

– Не волнуйся. Ты же знаешь, я не отступаю.

– Вот поэтому и волнуюсь.

Посадку объявили. И под взглядом проводницы отец и сын обнялись.

– Пока. Счастливо. Питеру привет.

Проводница без интереса внимала обычным перронным словам. Потом они медленно дошли до ее сознания, оказались не самыми обычными. Глаза ее округлились, взгляд заметался по перрону. Но те двое уже разошлись каждый в свою сторону: молодой – по платформе к зданию вокзала, старый – в вагон. К счастью, не ее вагон, соседний. Потому что старый на прощание сказал молодому:

– Девушка, сынок, это пятьдесят или шестьдесят кило мяса. Прежде всего. Просто так их не вынесешь. Особенно в городе. Кто-то да заметит.

13

Петр никогда не видел Ирину во плоти – только на фотографии. Подумал, что в ее случае речь идет скорее о пятидесяти, чем шестидесяти килограммах… «мяса», Петр передернул плечами. Он надеялся, что отец – во всеоружии опыта – в этом случае все же не прав, и Ирина вышла из этого кафе так же, как вошла, когда ее высадил Степан Бобров: на своих ногах и через входную дверь.

В окнах кафе была московская улица. Официантки то и дело скрывались в алюминиевой распашной двери – там была кухня. А значит, подсобки. А значит, задняя дверь, через которую выгружали продукты и ящики с напитками. А значит, пятьдесят килограммов можно было просто занести в мини-вэн. После чего никто не подумает плохого на грузовичок с логотипом на кузове.

Петр глядел в свою чашку: стенки такие толстые, что кофе в ней, казалось, было еще меньше. Скатерть была клетчатая, а официантки – в простых черных платьях: мол, здесь вам не Москва, а Сицилия. Но русские лица официанток наводили на иную мысль: казалось, идут православные поминки. «С платьями перебор», подумал Петр, все так же глядя в кофе – на Свету глядеть не хотелось.

Она сидела прямо. Преданно глядела. Как собака, которая ждет, когда ей бросят мяч или потреплют за уши. Как человек, которому нечем платить за квартиру в Москве, если и эта работенка выскользнет из рук.

Петр не был рад ее видеть. Но Света здорово разговорила Авдеенко. Любая женщина в принципе всегда больше расскажет другой женщине, чем мужчине. А в кафе работали женщины.

– Пойду в туалет, – сказала Света, поднимаясь. – Пока жрачку несут.

– Мне не обязательно знать все.

Она удивленно посмотрела на него:

– А че такого?

На лице ее желтели и багровели синяки. Петру стало неловко за свое раздражение.

– Прости. Меня сейчас бесит примерно все.

Но зря опасался – с нее как с гуся вода.

– Да я поняла. Не парься.

«Не парься» – еще одно выражение из его личного расстрельного списка.

Оставшись за столиком в одиночестве, он тут же вынул телефон.

– Кто дал вам мой номер? – тут же огрызнулась в трубке женщина.

– Андрей.

Женщина замолчала. Петр дал ей взвесить тот факт, что ее номер местный, конголезский, и завела она его только вчера – когда Андрей уже был мертв.

– Вы кто?

– Друг.

Женщина вздохнула. Они все в какой-то мере учились доверять инстинктам: издержки профессии. И ее инстинкт сейчас говорил ей, что Петр не врет и что он не опасен. Не ей, по крайней мере.

– Я слушаю, – сказала она.

Петр знал, как это работает. Угрозы или деньги журналистов этого типа не впечатляли. Но другое дело – благородный обмен: выкладывай, что знаешь, а я посмотрю, нужно ли это мне в обмен на то, что хочешь узнать у меня ты.

Петр продиктовал ей название отеля в Браззавиле, имя портье и горничной. Проверенного портье и проверенной горничной. Которые тоже умели слушать, а еще рассказывать, о чем болтают на рынке. Или не рассказывать.

– Ладно, – сказала она, признавая, что теперь ее очередь. – Они были убиты ночью.

И отключилась. Петр не перезвонил. Этого не требовалось. Если человек знает в Браззавиле проверенного портье и проверенную горничную, он знает, что только псих или самоубийца поехал бы из города на машине ночью.

Андрей и его коллеги психами или самоубийцами не были. Они не поехали из Браззавиля ночью. Их увезли силой.

Петр опять уставился в чашку, пальцы потирали, скребли лоб.

Света плюхнулась на стул:

– Опять все бесит?

И тут же:

– Ирка здесь поговорила с каким-то бабцом. И вышла.

– Откуда ты знаешь?

– Девочка одна видела. Бабец сидел за столиком. Ждал. Они потрепались немного.

– Вместе ушли?

– Не знает. Некогда было по сторонам пялиться.

Петр задумался. Женщина в кафе. Это о ней не должен был никому ничего растрепать Степан Бобров?

– А еще? Что еще она видела?

– Ничего не заказывали. Бабец только выпила кофе, а чаевые все равно оставила, чисто поэтому девочка обратила внимание.

– Где эта девочка?

Света выразительно уставилась на него – в ее представлении, так должна выглядеть леди, которую спросили о цвете ее трусов:

– Как ты сам сказал, тебе не обязательно знать все.

Подоспев, как рефери, который бросается между боксерами, официантка поставила между ними большое блюдо с пиццей. Обрывая тягучие нити сыра, лопаткой положила каждому на тарелку киль.

– Приятного аппетита.

С профессиональной неуловимостью исчезла.

Неужели Ирина встречалась здесь с Беловой? А с кем же еще: бабец, которая не ест. Сцена соперниц… Полная хрень.

Петр взял вилку и нож.

– Ладно. На что-нибудь еще девочка эта обратила внимание?