на успеньев день (28 августа). Два чуда случились при этом: один мужик в одиночку спустил с церкви крест такой тяжести, что внизу его еле он же поднял с другими. Второе: в первый день раскатали церковь до матиц, шел проливной дождь, перестали раскатывать, и всю ночь шел дождь, а утром «…пришли и увидели — церковь раскатана донизу и всякое бревно лежало в порядке. Делателей же такого дела нигде не отыскалось». Бревна сплотили и Вяткой сплавили до Хлынова. Дождь продолжал идти, а перестал в день рождества богородицы, когда произошла закладка церкви.

Воеводой на Вятке был Василий Овцын. Примерно в 1586-м Трифон обратился к воеводе, прося помощи на строительство нового храма, ибо перевезенный становился мал для растущего города. Воевода «сотвори на пасху в дому своем пир великий, и созва вся нарочитая (знатныя) вятския жители». На обеде он объявил о просьбе иеромонаха о строительстве монастыря и первый выложил значительную сумму. «Нарочитые» люди, кто кряхтя, кто добровольно, также подписались на разные суммы. Пожертвований было собрано более шестисот тогдашних серебряных рублей, каждый весом по трети фунта, то есть более пяти пудов серебром. Вспомним, к слову, выкуп разбойникам за ярославских князя и княгиню и сопоставим разность морального значения одинаковых сумм.

В течение вятского периода жизни Трифон ездил в Москву пять или шесть раз. О его подвигах и строительстве узнают царь Федор Иоаннович и патриарх Иов. Трифон был поставлен в сан архимандрита. Мало того, даяний на новую обитель (иконы, книги, ризы, церковная утварь) было столько, что от Москвы до Вятки Трифону были даны двенадцать подвод, чтоб увезти.

В то время монастыри практически одни были рассадниками (слово это, к сожалению, читается сейчас с обратным смыслом, а вообще это прекрасное слово) просвещения и нравственности. Трифон не выдумывал ничего нового, со времени Сергия Радонежского, его учеников Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, других общежительный устав был в общих чертах выработан. Трифон старался не принимать в монастырь молодых людей, отсылая их обратно в мир, заставляя исполнять человеческие, крестьянские обязанности за стенами монастыря. Наиболее упорно добивавшимся монашества назначал суровое послушание. Пища в монастыре была самая простая, о вине здесь при Трифоне и не слыхивали.

Шли годы. Монастырь разрастался. Настоятель его много ездил по Вятской земле, часто ходил пешком. Предание говорит о его пеших походах на Соловки и в Казань, в Москву. В Казани он встречался с митрополитом Гермогеном, которому предсказал, что тот будет патриархом в Москве и погибнет мученически во время литовско-польского нашествия в Смутное время. Так оно в междуцарствие и случилось.

Пользуясь расположением князя Воротынского, он получил для монастыря новые земли, лес, покосы, «ловитвы» — места для рыбной ловли. Продолжал обращение в христианство язычников, утишал смуты в Вятской земле, упреждал волнения.

Но Трифону (цитата):

«…привелось испытать и людскую неблагодарность, быть даже изгнану из обители, которую основал и ради которой так много потрудился в продолжение двадцати лет и более. За его управление возненавидели его сыны сопротивления — лукавые монахи, подвластные духу мира сего».

Произошло вот что. Одним из любимых учеников Трифона был Иона Мамин, московский дворянин, принявший чин инока. Заболев, Трифон составил завещание, в котором называл Иону преемником. Вот некоторые выписки из завещания:

«…и вы, собранное о Христе стадо, отцы и братия! Мене, грешного, послушайте. Аз вас молю: бога ради и пречистыя ради богородицы между собою духовную любовь имейте… и друг друга не осуждайте. Да благословляю аз, многогрешный, вместо себя ученика своего келейного, старца Иону Мамина. А моего ныне жития конец приближается и телу моему частые немощи приходят. А ты, брате и господине, старец Иона, молю тебя, бога ради, хмельного пития не вводи у пречистыя богородицы в дому. Как при моем животе не бывало хмельного питья и столов в келиях, такожде и бы и по моем животе хмельного питья и столов не было б в келиях. А братии на трапезах ести довольно б было, и квас добр бы был…»

Выписка намеренно извлекает касающееся житейской части, так как от нее-то чаще и раздоры. И это как чувствовал Трифон.

Коварство и клевета, наветы и мзды, как выражались ранее, помогают часто неправде встать выше правды. Произошел в монастыре своеобразный бунт, Трифон был оклеветан перед патриархом, в архимандриты выбрали Иону, Иона «восхоте жити по своему обычаю, и начат в монастыре вино и пиво держати, и старейшин градских и прочих мирян всякого чина к себе в келию звати, и сам к ним в дома ходити, и пиры частые творити и безмерно упиваться». Более того! Когда Трифон стал обличать поведение бывшего ученика, то Иона «посмеянием и укоризнами поношаше ему, сквернословием охуждаше его, и руками дерзок бываше, и в темницу ввергаше». То есть дошло до того, что Трифона всячески обзывали, даже били и сажали под замок. Затем он был изгнан.

Слабое здоровье, мечта быть похороненным в Вятке («якоже младенец ищет матерь свою и сей преподобный плачася ищет в Вятскую страну и рыдает о разлучении с ней») погнали Трифона на поклонение соловецким святыням, а затем обратно в Вятку. Он доходит только до Слободского, ибо слобожане просят его основать монастырь и в Слободском, на базе, как сказали бы теперь, Богоявленского храма. Денег, конечно, нет. Что делать? Из последних сил с иноком Досифеем потащился Трифон на поклон Строганову в Сольвычегодск. Но, как пишет жизнеописание, «тот возъярися на преподобного».

Но назавтра (что произошло за ночь, не знаем), Строганов через Досифея просил Трифона простить его и «даде преподобному милостыню: икон и книг, и риз, и соли, и железа… и отпусти его из дому своего с честию».

Но сколько ни дал Строганов, на строение было мало. От Коряжемского монастыря путь Трифона лежал по усольским и устюжским землям. По Вычегде и по Двине он ходил, прося подаяния. Ходил не один, с Досифеем. Носили иконы, от которых были многие исцеления. В этом месте биографии говорится не только о сборе средств на монастырь, но и о том, что во время служб и ночных бдений преподобный Трифон непрестанно плакал, не случайно в церковной службе, посвященной ему и уже упоминавшейся, говорится, что струями своих слез он «погрузил» (потопил) несметное число бесплотных врагов, то есть духов зла.

Слобожане обрадовались возвращению Трифона, «воздаша ему честь велию, и о монастырском строении всячески ему помогающе, келий братиям поставляюще, и ограду, и святые врата сострой, и над теми враты церковь созда во имя собора архистратига