она сняла с себя телогрейку, с сожалением хлопнув ладонью по опустошённому дедом карману. С гранатой было бы надёжнее. Домотканый полосатый коврик, зашарканный донельзя, привёл её к русской печи с широкой лежанкой. От мягкого тепла сразу потянуло в сон — сказалась ночь на ногах.

Прислонившись спиной к печному боку, Катя обвела взглядом закопчённые стены, по щелям заткнутые пучками льняной кудели. В углах чёрная паутина. Посреди горницы стол под зелёной клеёнкой, на котором навалена груда вещей. Чтобы расчистить краешек столешницы, Катя отодвинула в сторону моток тряпья и сунула топор в плотницкий ящик. Лечь на железную кровать с шишечками она не решилась, заметила только, что одеяло похоже на засаленный блин, оприходованный стаей бродячих собак. Три грубых стула, лавка и огромный иконостас, где кроме Спаса Нерукотворного кругом толпились разные святые. Тепло сплавлялось с покоем, наполняя голову сонным туманом. Борясь с дремотой, Катя присела возле стола.

«Я только чуть-чуть, недолго, вполглаза», — сказала она себе, опуская голову на сплетённые руки.

Сквозь задёрнутые занавески тёк неяркий утренний свет, мерно тикали ходики, в печной трубе подвывал ветер. Не верилось, что рядом по улицам ходят фашисты и скоро она встретится с ними лицом к лицу.

* * *

Из дневника Варвары Николаевны Медяновой:

20 октября 1942 г.

«Сегодня весь день идёт дождь, словно небо плачет. Серые тучи висят как аэростаты, царапая животами зачехлённый шпиль Петропавловки и фигуру Ангела на Александрийском столпе.

Широкие лужи растекаются по асфальту, и вода заполняет собой щели для укрытий. Не очень-то приятно пережидать обстрел, стоя по щиколотку в грязи. Наша редакторша носит с собой запасные ботики. Подумать только, идёт война, гибнут люди, а мы думаем о такой малости, как сухие ботики! И, наверно, это правильно. Надо жить вопреки всему и не сдаваться. Ботики — это тоже символ будущей победы.

Капуста посолена и морковка насушена, лук по старинке заплетён в косу. Мне даже удалось сварить банку яблочного повидла, правда, без сахара — меня научила одна случайная собеседница. В очередях идут постоянные разговоры о заготовках, соленьях, вареньях — все готовятся основательно. Люди ждут зиму спокойно, без паники, зная, что большой голод больше не повторится.

Очень тревожно за Сталинград. Сейчас там решается судьба страны. Фашисты рвутся к Волге. Сводки передают, что идут ожесточённые бои, но оборона держится героически. Сталинград… Раньше название этого города мне ни о чём не говорило. Большой населённый пункт на карте страны. А теперь Сталинград стал частью моего сердца, как если бы там сражались мои дети Серёжа и Катенька.

Недавно получила письмо от Ефима Петровича. Он на фронте, пишет, что бои идут с переменным успехом. А где эти бои, ведомо одному Главкому, потому что на конверте только номер полевой почты.

Спаси наших защитников, Мати Пресвятая Богородица, под Своим святым омофором!

Ленинград готовится к уличным боям. По радио передали, что патронный завод отгрузил в магазины большую партию патронов, которые можно купить за наличный расчёт. Жаль, что у меня нет ни ружья, ни разрешения на оружие, а сражаться я могу только с помощью пишущей машинки».

* * *

25 октября 1942 г. в дневнике Верховного командования вермахта была сделана следующая запись:

«Фюрер снова указал на интенсивное движение по Ладожскому озеру. Фюрер особенно указал на то, что на Ленинград долгое время не было наступления и поэтому противник там отдохнул и смог снова пустить на полный ход электростанции, трамваи и военную промышленность. Это недопустимо. Он потребовал постоянного наступления на город и на суда, движущиеся по Ладожскому озеру…»[49]

* * *

На хуторок Сергей набрёл случайно, пойдя по еле заметной стёжке между болотами. На близость жилья указывали коровьи лепёшки и молодые осинки с обструганными на лыко стволами.

Сергей спрятался за стенку риги и осмотрел просторный двор, плотно вымощенный досками. В глубине стояла низкая бревенчатая изба в пять окон. За домом шумела на ветру берёзовая роща. Успевшая поредеть листва обнажила белые стволы, особенно яркие в розовом закатном свете.

Он как собака повёл носом. С хутора тянуло печным дымом и хлебом. Сергей сглотнул слюну. Сколько они уже не ели хлеба? Представилось, как лица ребят вспыхнут радостным удивлением, если он достанет из вещмешка ржаную буханку с запёкшейся корочкой.

Их группа тронулась из лесной сторожки несколько дней назад, как только младший лейтенант Лёва Кугелевич стал транспортабельным. Лёвкину жизнь спасла тетёрка, которую удалось подстрелить под шумок ненастья. Потом, пробираясь кабаньими тропами, медленно пошли наугад, огибая деревни и по местам боёв определяя путь к линии фронта.

В сгоревшем танке удалось отыскать планшет с картой. По ней определили, что если двигаться напрямик, то до Колпино можно дойти дней за десять-пятнадцать, а там свои.

На пути часто встречались минные поля. Они тянулись на целые километры. Иногда немцы вешали таблички с надписями «ахтунг минен». Но чаще о заминировании подсказывали ровные полянки с пластами вывороченной земли там, где кто-то наступил на мину.

Гадая, зайти на хутор попросить хлеба или остеречься, Сергей сунул руку за пазуху и достал яблоко, сорванное в заглохшем саду около старой усадьбы. Он долго бродил среди развалин, надеясь отыскать временный кров для ночлега группы. Но от былого величия барского дома остались только мощный фундамент и несколько яблонь.

Перед тем как откусить, Сергей вдохнул его нежный запах и сразу вспомнил о Кате.

Съесть бы это яблоко вместе, попеременно откусывая кусок за куском. Одно яблоко на двоих — это как признание в любви.

В избе хлопнула дверь. Сергей положил руку на автомат и насторожился. Через двор прошла пожилая женщина с ведром в руке. Невысокого роста, полноватая, в белой косынке, повязанной концами назад. Позвенев ведром в сарае, она ушла, и снова всё стихло. Сергей бесшумно перебежал к стене дома и заглянул в окно. Увидел тесную кухоньку с обширной русской печью, на столе чугунок и миска, по виду с квашеной капустой. Женщина возилась возле печи. Фрицев в доме не наблюдалось, и похоже, что хозяйка была одна.

После секундного колебания Сергей решил рискнуть. Если нет хлеба, то, может, даст варёной картошки. Крадучись тенью, он вошёл в сени и негромко стукнул костяшками пальцев о косяк:

— Хозяйка, можно войти?

Ухват со звоном задел плиту.

Женщина повернула к нему испуганное лицо с полуоткрытым ртом:

— Господи, помилуй!

Её рука легла на сердце, а глаза уставились на автомат на шее.

Показывая миролюбие, Сергей отвёл дуло вниз. Чтобы она совсем успокоилась, он не стал перешагивать