располагался на Выборгской стороне. Доехав до конечной остановки на трамвае, Катя прошла пешком по тополиной аллее и остановилась перед высоким забором с крепко запертой дверью.

Чтобы дотянуться до звонка, ей пришлось встать на цыпочки.

Открыла девушка-дневальная в свежей военной форме с сержантскими лычками и сразу повела через двор в отдельный флигель, размером и формой напоминавший общественный туалет.

— Тебе сюда, — она распахнула дверь и провела Катю в квадратную приёмную с письменным столом и пишущей машинкой. Сидевшая за столом женщина со строгой причёской указала на стул.

— Посиди, тебя вызовут.

Пока Катя осматривалась, женщина позвонила по телефону.

— Проходи в кабинет, тебя ждут.

Робея, Катя перешагнула порог и сразу увидела знакомое лицо Красильникова с огромными глазами в обрамлении толстых линз. Только теперь он был не в штатском костюме, а в форме полковника.

Он оторвался от бумаг и улыбнулся:

— Здравствуйте, Зайцева! С прибытием!

Катя стало неловко, что полковник забыл её фамилию. Она поправила его:

— Товарищ полковник, я не Зайцева, я Ясина.

— Нет, — он сделал отсекающее движение пальцем, — теперь вы Надежда Ивановна Зайцева. Ваш отец — Иван Иванович Зайцев — конюх колхоза «Красный луч» Лужского района Ленинградской области. Заучить как дважды два. Кроме того, товарищ Зайцева, у вас есть ещё и прозвище — Стриж. С этими новыми именами вам надо учиться работать и жить.

Надежда Зайцева, Стриж — у Кати голова пошла кругом. Вечером перед сном она достала карманное зеркальце и украдкой посмотрела на своё лицо, проверяя, может ли эта курносая девушка с веснушками быть Надей Зайцевой. Родное лицо не клеилось к чужому имени, и Катя с досадой провела пальцем по брови. Нет чтобы дать ей имя Маша или, на худой конец, Нина. Против Стрижа у неё возражений не имелось.

Высокой девушке с соседней койки повезло меньше, потому что она представилась позывным Сыроежка. В их группе были ещё Белка, Редька, Ёлка и Клюква.

Учёба начиналась с семи часов утра. Азбука Морзе, корректировка огня, шифрование, немецкий язык, топография, агентурное дело, тир, снова азбука Морзе — и так по бесконечному кругу.

От ключа радиопередатчика у Кати на пальце образовалась мозоль, а ночью стали сниться немецкие слова, которые она пыталась расстреливать из пистолета, как бумажные мишени. Под выстрелами слова лопались и превращались в парашюты с болтающимися стропами. Прыжки с парашютом изучались только в теории, из-за невозможности выезда на практику.

Кате стало казаться, что учёба никогда не закончится, но однажды её снова вызвал к себе Красильников:

— Присаживайся, Зайцева. Положение на фронтах знаешь?

— Так точно! — Едва успев присесть, Катя вскочила со стула, как школьница перед учителем. — Совинформбюро передаёт, что в районе Сталинграда тяжёлые бои. Сражения идут в центре города.

— Всё правильно, — кивнул Красильников, — только с сегодняшнего дня приказываю забыть об этом. Поменьше осведомлённости, побольше придурковатости: — Он слегка улыбнулся и грустно сказал: — Оперилась ты, Стриж, пора вылетать из гнезда. Вечером выедешь на задание. В тихое место. К деду. Там был радист, молодой парень. Провалился. Фашисты его выловили. Согнали народ и повесили на площади. Десять дней не давали вынуть из петли, изверги. Теперь деду необходим новый радист, поменьше и незаметнее. Будешь его внучкой.

В животе сразу стало холодно и пусто, а сердце в груди застучало часто-часто, но не от страха, а от боязни не суметь оправдать доверие.

Она вспомнила глаза мамы, когда та смотрела на неё в последний раз.

«Мама-мамочка, ради тебя, ради всех мам на свете, ради Серёжи я должна справиться».

* * *

В авиационную часть вблизи фронта Катя прибыла младшим сержантом Красной армии — в подогнанной по фигуре гимнастёрке и новых сапожках, а на лётное поле вышла одетая деревенской девчонкой.

«А что? Не привыкать. Давно ли жила в избе с русской печью и бегала за водой на реку? — спросила себя Катя, пытаясь расправить заломы на суконной юбке грязно-зелёного цвета. Задумалась и поёжилась. — Давно. Очень давно. В другом мире».

На ноги она натянула штопаные чулки и старые мальчишеские ботинки. Вместо кофты — телогрейка с заплатками, на голову белый платок в мелкий горошек.

Закончив маскарад, Катя взглянула на себя в зеркало и ахнула: увидел бы Сергей, не узнал такое чучело с глазами-пуговицами на круглом полудетском лице.

Изображая смущение, она прыснула, по-деревенски прикрыв рот ладошкой. Получилось правдоподобно. Главное, не поднимать глаза. Катя была уверена, что первый же встречный фашист легко прочитает в её глазах лозунг: «Бей врага до последней капли крови!»

В телогрейке оказалось два объемистых внутренних кармана — очень удобно для гранат и лимонок. Она давно решила, что при аресте сразу подорвёт гранатой себя и как можно больше немцев. Ещё в разведшколе под юбку был подшит потайной кармашек для пистолетика. Пистолетик выдали размером с ладонь, как игрушечный.

— Такой врага только ранит, — сказал инструктор, — а добивать придётся финкой. Она очень остро заточена, смотри, не порежься.

Финку в кожаном чехольчике Катя пристегнула на пояс. Дома, в деревне, она любила так ходить за грибами, только в чехольчике из бересты лежала не финка, а кухонный ножик с отломанным остриём.

Самолёт У-2 уже стоял наготове. Немолодой лётчик в кожаном шлеме с наушниками с уважением протянул руку для пожатия:

— Добро пожаловать на борт!

Его слова отскакивали от Кати словно мячики. Лётчик что-то спрашивал, она отвечала, через секунду забывая, о чём разговор.

Натягивая поверх одежды лётный комбинезон, Катя поёжилась от нахлынувшей нервозности. Движения вдруг стали резкими, дёргаными, а в горле пересохло. Она знала, что это ненадолго. Стоит только начать действовать, и страх улетучится прочь, главное, переждать первый момент.

Наверно, она побледнела, потому что лётчик решил подбодрить её:

— Не переживайте, девушка, я везучий. Недавно «мессер» мой самолёт насквозь очередями прошил как решето, а я живой и самолёт с дырками летает, не разваливается, — он показал на ровный ряд отверстий в корпусе самолёта. — Мотор иногда чихает, но это ерунда. — Он коротко хохотнул, блеснув полным ртом железных зубов.

— Здорово, — пробормотала Катя.

От вида дырок в самолёте ей на мгновение стало не по себе, хотя весёлое лицо лётчика внушало уверенность. Он лично застегнул ей шлем под подбородком и повысил голос, чтобы пробиться через кожаную преграду:

— Теперь будь внимательна! Ударю тебя по плечу — готовься к прыжку. Махну рукой — быстро перебрасывайся через борт на крыло, иначе пролетим цель.

Много раз за время полёта Кате казалось, что ещё чуть-чуть, и самолёт развалится на куски, срубая пропеллером мохнатые верхушки елей. От сильной вибрации мотора металлическая обшивка