крыла скрипела и стонала, а к горлу то и дело подкатывала противная тошнота, мешающая трезво осмысливать обстановку. Бледный диск луны мотало из стороны в сторону, словно он был подвешен на ниточке, готовой вот-вот оборваться.

Где-то там, внизу, в ромашковом поле лежала родная деревня с вросшей в землю старой колокольней. Иногда небо вспарывали редкие ракеты, похожие на падающие звёзды. Пересекая линию фронта, самолёт резко ушёл вверх, и Катя успела заметить всполохи огней, которые беззвучно вспыхивали и гасли.

Она вынула часы со светящимся циферблатом, но не смогла сосредоточиться.

— Плохо, Зайцева, садитесь, два, — подражая учителю, строго сказала она себе, переводя взгляд на подрагивающие стрелки альтиметра. В такт им в груди громко и часто стучало сердце: тук, тук, тук.

Тысяча двести метров высоты. Мама дорогая! Это тебе не на колокольню взобраться. Резкий ветер в лицо вышибал слезу. Катя смахнула её как раз в тот момент, когда лётчик обернулся и прокричал:

— Смотри, партизаны!

Приподнявшись в кресле, насколько позволяли ремни, Катя проводила глазами пылающий остов здания — то ли склад, то ли казарму.

Радость, что рядом свои, освободила дыхание. Наших, русских рук дело! Пусть не её личных, но всё равно наших, общих рук, которые сейчас миллионами ладоней отталкивают врага от страны, не дают ей захлебнуться в кровавой фашисткой каше.

Лётчик резко развернулся и поднял руку:

— Пора.

Катя отстегнулась и вылезла на крыло, едва не спикировав вниз в потоке воздуха.

В ста одёжках ноги едва сгибались в коленях. Скользя руками по гладкой поверхности, Катя перенесла вперёд центр тяжести, всем телом ощущая, как оно отрывается от твёрдой плоскости, зависая над бездной. Тугой ветер наполнил лёгкие холодным воздухом.

Километровое расстояние между самолётом и землёй на миг придавило плечи пудовой тяжестью, но тут же оборвалось от резкого рывка парашюта.

— Я лечу! Господи, я лечу!

Приземлилась Катя удачно, у края полянки, окаймлённой частоколом берёзовых стволов и невысоких елей. Погода выстоялась тихая, моросил дождик, светила луна.

Округлым движением она подтянула к себе парашют, спешно гася пузыри купола. Рука сама нашла финку, чтобы срезать стропы.

«Так, хорошо. Теперь распороть грузмешок. Затолкать туда шлем, парашют, комбинезон. Быстрее! Ещё быстрее! Молодец, Зайцева! Пятёрка тебе». — Мысли в голове работали чётко и слаженно, напрочь перекрывая путь для боязни и неуверенности.

Секундного света фонарика было достаточно, чтобы узреть вывороченную кочку возле поломанного дерева. Туда лёг мешок с парашютом. Катя нагребла в яму охапку опавших листьев и придавила их сверху замшелым камнем, на ощупь кажущимся бархатным.

Вроде всё. Шагнув вперёд, она закинула за плечи вещевой мешок со своей самой большой ценностью — рацией «Север», которую все радисты ласково называли «Северок».

За лесополосой лениво брехали деревенские собаки. Идти предстояло десять километров строго на запад.

* * *

Самой массовой и особо почитаемой в войсках была радиостанция «Север», или «Северок», как её любовно называли радисты тех времён.

Портативную рацию выпускали на Ленинградском заводе им. Козицкого. В 1942 г. в блокадном городе был налажен выпуск улучшенной модификации «Север-бис», за что конструктор рации Б. Михалин в 1942 г. был награждён орденом Красной Звезды. Всего за годы войны было выпущено около 7000 радиостанций[46].

* * *

В виде поощрения издательство выделило Варваре Николаевне пять кочанов капусты и два килограмма моркови.

Кочаны белели на подоконнике комьями снега для снежной бабы. Окончив печатать текст, Варвара Николаевна отщипнула верхний лист самого большого кочана и приложила к щеке, глубоко вдохнув вкусный, чуть островатый запах. С недавних пор она научилась находить радость в малости, даже такой мизерной, как капустный лист или песня ветра за окном. Варвара Николаевна встала и закрыла форточку, бросив мимолётный взгляд на улицу. Как всегда, у репродуктора стояла толпа народа. Передавали сводку с фронта. Она сделала радио погромче, с замиранием сердца ловя каждую фразу диктора.

«В течение пятнадцатого октября тысяча девятьсот сорок второго года наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. Ha других фронтах никаких изменений не произошло».

Изменений не произошло…

Знакомые слова, повторяющиеся изо дня в день, за которыми стояли нечеловеческие усилия остановить армию Третьего рейха. Чтобы завоевать Европу, Гитлеру понадобилось меньше полугода. Польша капитулировала за шестнадцать дней, Дания — за двадцать четыре часа, Норвегия и Бельгия продержались два месяца, Франция — сорок четыре дня. А у нас один гарнизон Брестской крепости почти месяц отбивал атаки объединённых сил фашистской Германии. И Ленинград стоит. Даже малыши в наших детских садиках оказались сильнее, чем вся европейская рать. К Европе Варвара Николаевна испытывала глубочайшее презрение.

Повернув ключ, она выдвинула ящик стола, где была спрятана иконка Георгия Победоносца. В её глазах он был русским, крепко сжимая в руке не копьё, а пистолет-пулемёт ППШ, такой, какой был выдан Серёже и Катеньке.

Девочка с оружием… Что в мире может быть страшнее и пронзительнее?

Бумажная иконка размером с ладонь была наклеена на фанерную дощечку и сверху покрыта лаком. Варвара Николаевна взяла её из комнаты соседки, когда ту отвезли на кладбище. С тех пор, как Катя ушла на фронт, Варвара Николаевна молилась за двоих детей, а вчера ночью внезапно проснулась от острого приступа тревоги за Катеньку. Она приложила руку к груди, чувствуя, как сердце словно стискивают ледяные пальцы. Почему-то вместо родной комнаты с коптилкой на столе вокруг почудился тёмный лес и ветер, гуляющий по верхушкам деревьев. Чтобы отогнать наваждение, Варвара Николаевна опустилась на колени и до тех пор, пока не пришла пора собираться на работу, просила у Богородицы защитить рабу Божию Екатерину.

…А теперь вот капусту принесли с блокадного огорода. Сложив пальцы ковшичком, Варвара Николаевна погладила кочан, как голову ребёнка. Вечером надо будет наквасить ведро капусты, а то Серёжа с Катей вернутся с фронта, а у неё в доме хоть шаром покати. А так хоть капусткой похрустят.

Поздно ночью, когда капуста была засолена, Варвара Николаевна выбрала время сесть за машинку и отстучать очередную запись.

«Сегодня в издательстве “Художественная литература” подготовлена к печати новая книга стихов Всеволода Азарова. Она называется: “Ленинграду”.

Я подошла поздравить автора. Азаров сидел торжественно-сияющий. Его, уроженца Одессы, блокада навсегда сделала ленинградцем.

Я не удержалась от вопроса:

— Вы ведь военный корреспондент Балтфлота, везде бываете, много видите, скажите, когда будет прорыв блокады?

Он близоруко вскинул на меня глаза и приложил руку к груди:

— Варвара Николаевна, дорогая, будь моя воля, я прямо сейчас ринулся бы в бой. Я готов фашистам горло