Каково бы ни было окончательное название, Перкину повезло: он обнаружил краску в нужный момент. В тот год королева Виктория заказала французскому мастеру Эдуарду Крайссеру шкафчик ко дню рождения ее супруга, принца-консорта Альберта. Мастер был вдохновлен возрождением интереса к ярким эмалям севрского фарфора, поэтому дизайн шкафчика представлял собой веселое сочетание бирюзовых и розовых цветов, венком окружающих двух светловолосых дам в прелестных фиолетовых платьях[243]. К 1858 году каждая дама в Париже и Нью-Йорке, которая могла позволить себе подобное, носила «лиловый», а Перкин, открывший красильную фабрику вместе с отцом и братом, стал богатым человеком еще до того, как ему исполнился двадцать один год. Без его открытия промышленные красильщики, вероятно, удовлетворяли бы возникший спрос, смешивая индиго с мареной или используя лишайники. Но ничто не могло сравниться по привлекательности с идеальным фиолетовым цветом синтезированного Перкином красителя. Каменноугольная смола – это органическое вещество, продукт разложения очень древних окаменелых деревьев. Было доказано, что она обладает потенциалом для получения тысяч разных красок, и изобретение Перкина вдохновило химиков на поиск множества других нефтехимических красок и красителей. В течение десяти лет они почти полностью заменили многие краски, о которых шла речь в этой книге. Более того, как показал Саймон Гарфилд в своей книге Mauve, открытие Перкина имело много полезных медицинских и коммерчески выгодных побочных эффектов и привело других ученых к открытию бацилл холеры и туберкулеза, к химиотерапии, к возникновению иммунологии и отчасти сомнительному подарку судьбы в виде сахарина. Некоторые из крупнейших сегодня фармацевтических компаний в Европе, включая BASF, Ciba и Bayer, начинали как небольшие красильные заводики в те сумасшедшие дни, когда химики пытались извлечь все больше и больше красок из угля.

Но неистовство «лилового десятилетия» также возродило интерес к более древней пурпурной краске из таинственного Тира. Через четыре года после открытия Перкина французский император Наполеон III направил археологическую экспедицию, которая должна была попытаться выяснить, где находился этот город и осталось ли что-нибудь от его богатств. А несколько лет спустя некоторые еврейские ученые познакомились с открытием Перкина и начали, как оказалось, очень медленный процесс разгадки тайны самой священной нити в иудаизме.

Тирский пурпур, как было известно образованным людям, делали из моллюсков, которых вылавливали в восточном Средиземноморье. Но каких именно моллюсков и как обработанных – все это в дни повального увлечения лиловой краской, в 1850-х годах, было неизвестно. Старые красильщики пропали после штурма Константинополя в 1453 году (или даже раньше: возможно, последнее упоминание об окрашивании пурпуром как о солидной промышленности было найдено в дневнике Вениамина Туделы и относится к 1165 году – он упомянул, что еврейская община Фив славилась производством шелковых одежд и пурпура), они не оставили никаких свидетельств с описанием секретов своей работы. И никто не знал доподлинно, как именно выглядел их готовый продукт. Была ли пурпурная краска императорского Рима похожа на тот цвет, который обнаружил Перкин, – почти безвкусная версия последней части спектра? Или это был другой, почти мистический оттенок, более подходящий для человека, благословленного богами и потому имеющего право носить одежду этого цвета на публике? И вообще, что – или где – был Тир?

Когда я решила найти пурпур для себя, на последний вопрос ответить было легко. Быстрый просмотр «Атласа Таймс» подтвердил, что Тир – или Соур или Сур, название пишут по-разному, – являлся самым южным портом в Ливане и находился к северу от оспариваемой израильской границы и к югу от столицы страны, Бейрута. Но поиск ответа на другие вопросы – о природе красителя, о том, как он окрашивал ткань, о том, почему их знаменитый продукт так высоко ценился, был ли он красноватым, голубоватым или имел другой оттенок, – я решила начать с поездки на родину красителя или по крайней мере в город, который дал краске название.

Похороны

Когда я прибыла в Бейрут, моей конечной целью было, конечно, найти пурпур. Однако в первое утро главным для меня оказалось найти кофе. В любой другой день это было бы проще, чем найти пулевые отметки на стене в разрушенном войной центре города, но оказалось, что я выбрала самое неудачное время для поездки: в Сирии проходили похороны президента Хафеза аль-Асада, скончавшегося за несколько дней до моего прибытия, и Ливан был закрыт из уважения к более могущественному северному и восточному соседу. Даже те места, где, словно соблазняющий джинн, витал аромат арабики, были закрыты, и владельцы прогоняли меня с озабоченными взглядами. Один владелец кафе сказал, что штрафы за то, что он недостаточно публично выразил свое горе, выше, чем могли себе позволить малые предприятия: если бы в тот день они допустили бы в кафе платежеспособного клиента, то могли бы обанкротиться.

В одном из кафе, где я так и не смогла купить кофе, работал телевизор. Мрачные люди в костюмах сопровождали передвижение гроба по улице Дамаска, вдоль которой выстроились люди в черном. Любопытно, что сейчас во многих странах (за исключением некоторых частей Азии, где люди носят белое) черный и только черный цвет является цветом траура, но еще в 1950-х годах на похоронах в Британии был так же уместен фиолетовый. Как недавно вспомнил обозреватель британской газеты[244], когда в 1952 году умер король Георг VI, в витринах галантерейных магазинов Вест-Энда были торжественно выставлены черные и лиловые панталоны; при этом примерно до этого же времени во второй период траура британские придворные циркуляры включали лиловый цвет в правила, касающиеся одежды[245].

Кажется, черный и белый представляют собой абсолюты – в зависимости от вашей веры это либо полное поглощение света, когда вы покидаете мир, либо полное отражение света, когда вы возвращаетесь в состояние сияния. А фиолетовый – это последний цвет в радужном спектре, символизирующий как конец известного, так и начало неизвестного; возможно, поэтому он также считается вполне подходящим для траура. В XVII веке святой Исидор Севильский, который, кстати, теперь является покровителем интернета благодаря гениальной способности собирать факты, предположил в своей «Этимологии», что слово purpura произошло от латинского puritate lucis, что означает «чистота света». Вероятно, это неверное толкование, но оно играло полезную роль для пурпура вплоть до эпохи Возрождения и, возможно, оказалось важнейшим фактором для сохранения этого цвета, поскольку связывало его с духом[246]. Конечно, к тому времени, когда люди стали использовать лиловую краску Перкина в похоронных процессиях, пурпур в Британии уже несколько столетий был цветом скорби: 16 сентября 1660 года Сэмюэл Пепис писал, что он отправился «в Уайт-Холл-гарден, где увидел короля в пурпурном одеянии, носящего траур по своему брату (герцогу Глостеру, умершему тремя днями ранее от оспы)».