Я понимал опасения Хуньяди и знал, что они вызваны не только горячей привязанностью к королю, но и практическими соображениями – без Владислава крестовое воинство не выстоит в битве.

– Сделаю все, что в моих силах, – выдохнул я.

Мы вышли на окраину лагеря. Вдалеке по-прежнему горели мириады османских огней. Воевода указал на них и произнес:

– Вон там расположились сто тысяч турок, которые завтра хлынут сюда, словно воды реки. И чтобы победить, нужно сделать гораздо больше того, на что способен каждый из нас.

Я поравнялся с воеводой и твердо произнес:

– Клянусь, пока я рядом, Владиславу ничего не угрожает.

Воевода взглянул на меня, ухмыльнулся и похлопал по плечу.

– Я знал, что смогу на тебя положиться. Ты никогда еще не подводил меня, уверен, не подведешь и сейчас.

Воевода заложил руки за спину и вновь стал глядеть на чернеющие в ночи холмы, усыпанные желтыми огоньками.

– Ты мне так и не рассказал о своей тайне, – прищурившись, напомнил Хуньяди. – Я по-прежнему не знаю, кем ты был до того, как присоединился к моему войску.

Я открыл было рот, но воевода жестом остановил меня.

– У нас еще будет время поговорить об этом, но не раньше, чем мы водрузим свое знамя над султанским шатром.

Я скрестил руки на груди и, устремив свой взор на высокий холм, над которым развевалось белое с золотом знамя османского лидера, произнес:

– Мурад – сильный противник, сражаться с ним будет нелегко. Вдобавок к этому османские полководцы наверняка станут проявлять чудеса храбрости, зная, что на них устремлены взоры самого повелителя.

– Это мы скоро узнаем, – отозвался воевода. – Но неужели ты думаешь, что этот орешек нам не расколоть?

– Ты давно покрыл свое имя неувядаемой славой, – ответил я. – Враги дрожат при одном упоминании имени Яноша Хуньяди, а союзники спешат встать под твои знамена. Они знают, что военная удача – твоя давняя и верная спутница. Но теперь – совсем иное дело. Султан привел неисчислимое воинство! Никто из нас раньше не сталкивался с такой грозной силой.

– По-твоему, я задумал нечто безумное? – усмехнулся воевода.

– Нет, безумцем я тебя точно не считаю, но и удача не может длиться бесконечно.

Янош бросил на меня внимательный взгляд – в его глазах отражались далекие огни султанского лагеря.

– Я не склонен верить в удачу, – заметил воевода после небольшой паузы. – А полагаюсь лишь на свои знания и умения.

– Ты лучший командир из всех, кого я знаю, – согласился я. – Но ведь даже ты со всем своим опытом не в силах предусмотреть всего!

Хуньяди опустил голову, разгладил свои густые усы и ответил:

– Ты прав, Константин. Я всего лишь человек, и далеко не все в моей власти. Но если бы я искал боя лишь со слабым противником, то никогда бы не стал тем, кем являюсь сейчас.

Воевода сунул руку за пазуху и достал оттуда золотой динар. Положив монету на ладонь, он произнес:

– Полагаешь, я стал лучшим только потому, что все время побеждал? Отнюдь! Я стал лучшим потому, что совершал невозможное. Вопреки друзьям и врагам, королям и генералам, вопреки всем возможным обстоятельствам и даже самой природе! Я делал это, потому что никто другой на это не решался и потому что кто-то должен был это делать! Вот и весь мой секрет, а твоя удача…

Хуньяди подбросил динар в воздух и, ловко поймав его на лету, протянул мне:

– …Всего лишь дело случая.

Я взял монету и покрутил ее в руках – на обеих сторонах динара был выбит профиль воеводы.

– Но и к нему следует подготовиться, – закончил свою мысль Хуньяди.

Вдалеке послышались раскаты грома. Воевода закрыл глаза и глубоко втянул в себя влажный воздух.

– Завтра будет дождь… Это хорошо… – в последний раз окинув взором османские позиции, Хуньяди произнес:

– Как видишь, нам предстоит много работы, поэтому иди отдыхай. Эта ночь будет короткой.

Мы распрощались здесь же, и я отправился через лагерь к своему отряду. По дороге мне повстречался Джакобо. Перед боем, как всегда, итальянец был весел и бодр – он сидел у костра, забавляя солдат рассказами о своих невероятных любовных похождениях с молодыми аристократками и замужними дамами Флоренции и Милана, о менее приятных встречах с их обманутыми мужьями, разгневанными отцами и братьями, а также с нанятыми этими господами головорезами. Каждый раз истории звучали иначе, поэтому они могли свидетельствовать не столько о находчивости новоявленного дона Хуана Тенорио, о котором до сих пор слагают столько легенд72, сколько об исключительной фантазии рассказчика.

Увидев меня, Джакобо махнул рукой, предлагая разделить трапезу из жарившегося на углях оленя, недавно пойманного в окрестных лесах. Отужинав таким образом и вдоволь посмеявшись над шутливыми историями итальянца, я вернулся в свою палатку, чтобы поскорее закончить записи в дневнике. Эта работа продолжалась до глубокой ночи, когда весь лагерь давно погрузился в сон. Тишину нарушал лишь отдаленный собачий лай и негромкие голоса сменявших друг друга часовых.

Я отложил перо и внимательно перечитал написанное. Видит Бог, я старался изложить на этих страницах все, что видел и слышал в нашем походе, и, если мне не суждено пережить завтрашний день, пусть хотя бы эти строки сохранят воспоминания о моей жизни, делах и мыслях.

Битва при Варне

10 ноября 1444 года

In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna.

(В военных делах наибольшую силу имеет случайность)

Публий Корнелий Тацит

Тихий голос слуги разбудил султана Мурада задолго до восхода солнца. Падишах протер заспанные глаза и умыл лицо холодной водой – это придало ему бодрости. Всю ночь он провел в молитвах и смог уснуть лишь под самое утро, но даже этот короткий сон был тяжел и беспокоен. Несколько раз Мурад в ужасе просыпался – ему казалось, что венгерская конница перешла в атаку и вот-вот ворвется в лагерь. Он начинал прислушиваться к каждому звуку, но за пределами его шатра царила безмятежная ночная тишина, и султан, немного успокоившись, вновь пытался заснуть.

Облачившись в шелковый халат, Мурад опустился на ковер. Пришло время утренней молитвы. Он обратил свой взор к Мекке, воздел руки к небу и стал повторять: