неожиданные приятности в новой ее жизни, но чувство нравственного удовлетворения от сознания исполненного долга. Перед Татьяной мог стоять пример ее маменьки — она предпочитает идти собственным путем. Судьба маменьки банальна и заурядна, судьба Татьяны индивидуальна и героична. Маменька эгоистична; Татьяна идет на компромисс, но более всего думает о долге и окружающих ее людях (не исключая матери, которая «со слезами» молит ее выходить замуж).

Генерал

И тут пришла пора обратить внимание как раз на мужа Татьяны, который последним из персонажей вступает в повествование и последним из него уходит. Генерал — одна из самых скупо обрисованных фигур романа. Характеризующих его деталей вообще немного, но и при этом некоторые («важный генерал») повторяются, а некоторые носят чисто сюжетную роль и эмоционально, характерологически нейтральны. Следовательно, мы располагаем лишь несколькими штрихами к портрету.

Наиболее существенная деталь: «муж в сраженьях изувечен»; перед нами боевой генерал 1812 года, не карьерист скалозубовского типа. Далее следует заметить, что генералу свойственна определенная душевная тонкость и чуткость: он обращает внимание на Татьяну в обстановке всеобщей отчужденности от нее. По одному взгляду умеет понять настроение жены, что свидетельствует о его наблюдательности и отзывчивости. К этому остается добавить, что князь открыто гордится в свете своей женой. В итоге становится несомненной авторская симпатия к этому человеку, которую читателю предлагается разделить.

Наиболее неожиданным предстает указание на прежнее знакомство, родство, даже дружбу и совместные проказы князя и Онегина. Впрочем, высказывалось предположение, что высокий чин князя не означает солидного возраста; приводятся исторические факты, когда в войне 1812 года генералами становились люди сравнительно молодые.

«…Князь N. был старше своего родственника Онегина лет на пять-шесть, не больше, т. е. ему было около тридцати пяти лет»[245], — полагает В. В. Набоков. Становятся психологически и этически допустимыми совместные «проказы, шутки» тех лет.

В черновиках Пушкин пробовал уточняющий эпитет: «Кто, старый этот Генерал». Но эпитет снят, стало быть, нет препятствия к предположению, что князь не стар. Однако из этого факта никак нельзя делать далеко идущих выводов о том, что Онегин вторгается в счастливую семью, где царит взаимная любовь[246]. Это, конечно, не так, Татьяна выходит замуж по настоянию матери, а не по любви. Невольная реплика Татьяны: «Кто? толстый этот генерал?» (черновой вариант еще экспрессивнее) — не оставляет места никаким иллюзиям. Как бы мы ни сбавляли возраст генералу (точнее — очень много не насчитывали бы), все равно это не добавляет ему обаяния в глазах Татьяны. С полным основанием можно говорить об уважении, которое питает к нему Татьяна. Это уважение и в словах о боевых ранах мужа, и в поведении: она доверительно обращается к нему за поддержкой («Потом к супругу обратила / Усталый взгляд…»). А он умеет читать ее взгляды.

Татьяна может чувствовать удовлетворение, что «отдана» человеку, уважаемому ею и объективно достойному уважения. Но и не больше. Нет оснований из любви к Татьяне придумывать ей несуществующую любовь и тем красить ее очень нелегкую семейную жизнь.

Вот то немногое, что с полной определенностью можно сказать о генерале. Вынесенный сюжетом в самый конец романа, генерал и на себе несет своеобразие этого конца с его разомкнутостью в неясное будущее, недоговоренностью и смысловой незавершенностью. Он остается немного загадочным, чтобы не бросать слишком яркого света на непрорисованную перспективу финальной картины.

* * *

Психологизм как важный этап становления реализма в «Евгении Онегине» находит убедительное воплощение в изображении не только главных героев, но даже и второстепенных и эпизодических персонажей. Происходит очень важная перестройка в системе образов романа. Принцип контрастности, столь характерный для романтических произведений, не отменяется — напротив, широко используется; роль связок Онегин — дядя, Онегин — Петушков, Онегин — Зарецкий, Татьяна — мать и т. д. существенна. Но принцип контрастности углубляется. Связи персонажей делаются многомерными. Героев объединяет быт. Антагонисты не только противопоставляются, но и берутся в общие скобки. Контраст не ослабляется, он, может быть, даже становятся заметнее, поскольку проступает на фоне сходства персонажей, иногда значительного. Теряется концентрированность на разноименных эстетических полюсах, герои свободнее размещаются на широком пространстве романа. Полюса добра и зла становятся явлениями не только внешнего (композиционного) порядка, но и внутреннего: добро и зло уживаются внутри одного человека. Многомерными становятся как система образов, так и внутренний мир героев.

Лаконизм пушкинских психологических характеристик отнюдь не умаляет их глубины. Просто возрастает роль каждой детали. Вместе с тем важное доверие оказано читателю, ибо ему надлежит связать отдельные штрихи, объединив их, частично дорисовывая их в своем воображении, в целостную картину. Ответственная и увлекательная задача!

Система групповых образов

Усиление психологической конкретности, пластичности изображения интересно наблюдать и на таком материале, где сама проблема психологизма может быть поставлена лишь условно, — на примере создания групповых образов. Их конкретность позволяет убедительно решить принципиально важную для реализма проблему типических обстоятельств. Разумеется, нет надобности говорить о психологизме группового портрета; достаточно говорить о его пластике и выразительности. Однако штрихи такого портрета регулярно даются в соприкосновении с изображением главных героев и вносят свою немалую лепту в усиление психологической определенности героев первого плана.

Белинский горячо одобрил выбор для художественного изображения картин жизни светского общества. «…„Онегин“ есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху» (VII, 445), — писал критик, указывая, сколько было возможно в подцензурной печати, на историческое значение «великой» эпохи между 1812 и 1825 годами. Пушкин, продолжал Белинский, «любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества и к которому принадлежал сам, — в „Онегине“ он решился представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху, т. е. в двадцатых годах текущего столетия» (VII, 447).

Казалось бы, дворянство — единый класс, независимо, где оно живет, в усадьбах ли, в столицах ли. Тем более — оно не было связано непременно одним местом жительства. Однако картины жизни дворянства как основной фон действия в «Евгении Онегине» и соответственно групповые портреты в романе отнюдь не однообразны. Конкретность и историческая точность — признаки художественного воспроизведения жизни поэтом действительности. Обособлены в самом романе и традиционно подразделяются при анализе три разновидности группового портрета дворянского общества: свет (большой свет), поместное дворянство, московское общество.

Свет

В первой главе широко использован прием изображения героя через посредство окружающих его предметов. Здесь и предметы кулинарии («трюфли, роскошь юных лет»), и предметы туалета («чувств изнеженных отрада, / Духи в граненом хрустале») и т. п. Щедрое перечисление