«Старик, имея много дел, / В иные книги не глядел»; цена подобным занятиям известная. Да и гости на его поминках хороши: «…важно разошлись, / Как будто делом занялись».

Роль Зарецкого в сюжетном движении романа весьма велика. Будь другой на его месте, Онегин, получив «приятный, благородный / Короткий вызов, иль картель», мог бы вести себя иначе. Перед Зарецким иначе невозможно.

К тому ж — он мыслит — в это дело

Вмешался старый дуэлист;

Он зол, он сплетник, он речист…

Конечно, быть должно презренье

Ценой его забавных слов,

Но шепот, хохотня глупцов…

Вновь — репутация? Откуда это — дуэлист, зол, сплетник, речист… Нет, тут не репутация, а просто обнажение сути, прикрытой внешним камуфляжем; мы можем оценить горечь иронии поэта: «Так исправляется наш век!» Вот для чего понадобился Зарецкий не просто как эпизодический персонаж (вроде француза Гильо), а как «новое лицо» — для эпизода, но с развернутой биографией.

Понятно, почему Зарецкий не мог быть представлен прежде, чем понадобился: уж слишком одиозно его хобби. И насколько беспечен Онегин: ведь не догадался сразу о цели его появления!

Психологический облик Зарецкого нарисован выпукло и четко. Однако, по пушкинскому обыкновению, психологических деталей немного, они требуют точного истолкования.

Вначале посмотрим на него в его главном «профессиональном» деле. Здесь он представлен вначале перечислением его обыкновений в авторском изложении. Оксюморонный ряд VI и начала VII строфы подчеркнут союзом присоединения или равноправного выбора: и — иль — иль — и — иль — и. Между тем соединяемые действия отнюдь не однородны и не равноправны: смолчать — повздорить — друзей поссорить — на барьер поставить — помириться заставить — позавтракать — тайно обесславить. По идее дуэли устраивались во имя защиты чести. Здесь в широкий перечень многое вместилось, только заботы о чести и близко нет. Поэт пробует похвалить привычки персонажа:

Любил методу он из чувства,

И человека растянуть

Он позволял — не как-нибудь,

Но в строгих правилах искусства,

По всем преданьям старины

(Что похвалить мы в нем должны).

Вот только всякая похвала Зарецкому у Пушкина непременно иронична. Хорошенькая преамбула к описанию его практических действий! Никакие оправдательные замечания не отменяют сдержанности и неприятия.

В пушкиноведении отмечался существенный факт, что «Зарецкий несет вместе с Онегиным равную долю в дуэльном убийстве»[240]. О прямой вине секунданта в гибели Ленского пишет Ю. М. Лотман: «…Зарецкий вел себя не только не как сторонник строгих правил искусства дуэли, а как лицо, заинтересованное в максимально скандальном и шумном — что применительно к дуэли означало кровавом — исходе»[241]. Однако психологическая мотивировка здесь дана, на мой взгляд, неверно. Зарецкий нарушает собственное обыкновение — противников помириться заставить, дабы «после тайно обесславить». Онегин, крупно опоздав к месту дуэли и привезя слугу в качестве секунданта, провоцировал, отмечает Ю. М. Лотман, отмену дуэли, но тем самым давал наилучший повод Зарецкому обесславить его. Почему же Зарецкий не воспользовался такой удобной ситуацией? Между тем кровавый исход дуэли не произвел ни малейшего скандала или шума. Репутация Онегина в «общественном мнении» нисколько не пострадала; Ю. М. Лотман сам отмечает, что «бреттерские легенды, формировавшие общественное мнение, поэтизировали убийцу, а не убитого» (с. 102). Поведению Зарецкого надо найти другое обоснование.

Приведя в качестве секунданта слугу-француза, — в пику Зарецкому, в дуэлях «классику и педанту», — Онегин нарушает правила дуэли демонстративно. Увы, язвительные выпады героя против Зарецкого — только лишь жалкая попытка Онегина сделать хорошую мину в плохой игре, которая все-таки развертывается по сценарию Зарецкого. Его расплата и не заставляет себя ждать.

Конечно же, поведением Онегина «классик и педант» чувствительно оскорблен, что и помечается поэтом: «Зарецкий губу закусил». Но ведет он себя отнюдь не как человек чести. Он отказывается от соблазна позлословить насчет Онегина, но, пуская в ход только привычку «расчетливо смолчать», дает волю мстительному чувству. За свою дерзость Онегину теперь неминуемо приходится платить кровью — собственной или друга. Зарецкий может быть удовлетворен в том и в другом случае: во втором, который и выпал, опыта Зарецкого достаточно, чтобы предположить (и ошибки не вышло), что невольного убийцу, отнюдь (в деревенской жизни) не бретера, будет тяжко мучить совесть.

Может статься, Зарецкий не заглядывал так далеко. Возможно, он выбирал из двух: по своей привычке помирить соперников и «тайно обесславить» Онегина, сплетничая за его спиной, — или просто заставить его рисковать жизнью. Заметим: для Онегина чувствительнее первое, т. е. вопросы чести. Зарецкий как мелкий человек предпочел наказать Онегина переживаниями у барьера.

Остается фактом, что неприязнь Онегина к Зарецкому дорого обошлась обоим противникам. Она помешала ему подумать о судьбе юноши. Единственное, что может позволить себе Онегин, это демонстративно нарушить правила дуэли, приведя в качестве секунданта слугу француза, в пику Зарецкому, в дуэлях «классику и педанту». Впрочем, Онегин (с тонкой помощью Пушкина) идет и на прямой выпад против Зарецкого:

«…Я не предвижу возражений

На представление мое:

Хоть человек он неизвестный,

Но уж конечно малый честный».

«Малый честный» поразительно напоминает авторское «даже честный человек»; сочтем это «случайным» совпадением реплик автора и героя — как-никак они друзья. А все-таки хоть и несколько подстроенным образом, «честному человеку» Зарецкому отрекомендован отнюдь не образцовый в вопросах чести слуга; «честный малый», покончив с «важным договором», предпочитает укрыться «за ближний пень».

Зарецкого преследует издевка изнутри. Прием комического эффекта — оксюморонный ряд несовместимых эпитетов. «Добрый и простой / Отец семейства…» — это звучит серьезно и веско. Но добавляется еще один эпитет: «Отец семейства — холостой», и весь ряд рушится: простота, на поверку, хуже воровства. Тот же оксюморонный ряд непосредственно продолжен: «надежный друг» — «помещик мирный» — «честный человек» — как тут не поверить в исправление века и героя! Но маленькое добавление «даже честный человек» вновь опрокидывает эти определения.

А каких это «учит азбуке детей» «отец семейства холостой»? Угадывание не требуется. Это как у Гоголя в повести о ссоре двух Иванов: «Детей у него не было. У Гапки есть дети и бегают часто по двору. Иван Иванович всегда дает каждому из них по бублику, или по кусочку дыни, или грушу». Персонаж Пушкина для отпрысков уделяет внимание пище духовной. Он и прямо назван отцом семейства — холостым.

А тут, пожалуй, возникает ситуация, где мы, читатели, можем придумать мотивировку, почему Зарецкого не было на именинах Татьяны: его