неживых предметов по существу встает в один ряд с перечислением не столько людей, сколько масок, манекенов.

Всё хлопает. Онегин входит,

Идет меж кресел по ногам,

Двойной лорнет скосясь наводит

На ложи незнакомых дам;

Все ярусы окинул взором,

Всё видел: лицами, убором

Ужасно недоволен он…

Очень эффектны эти парадоксальные столкновения слов: «незнакомых дам» — «всё видел», и тут же: «лицами» = «убором».

То же — на балу:

По цельным окнам тени ходят,

Мелькают профили голов

И дам и модных чудаков.

«Модным чудакам» симметрией концовка следующей строфы: «И ревом скрыпок заглушен / Ревнивый шепот модных жен».

Суммарным обозначениям людей в первой главе соответствуют и суммарные характеристики:

Причудницы большого света!

Всех прежде вас оставил он;

И правда то, что в наши лета

Довольно скучен высший тон…

Единственное число («иная дама») здесь носит совершенно тот же обобщенный характер, что и множественное («причудницы большого света») и легко, тут же возвращается к множественному («их разговор», «они»).

Можно принять во внимание, что в главе воспроизводятся конфликтные отношения героя со светом, многое происходит в ситуации кризиса: причудниц большого света Онегин оставил, красоток молодых — покинул; те и другие лишь обозначены, но не изображены. Даже обыкновенный быт героя показан в эмоциональной атмосфере усталости, предваряющей окончательный разрыв со светом. Поскольку мало в эту пору реальных контактов героя с обществом, последнее и представлено более всего обобщенными авторскими характеристиками.

Наконец, последнее и, быть может, главное. Слишком широкие задачи ставил перед собой Пушкин, приступая к работе над романом. Слишком они были новы: многое предстояло уточнить на основе накапливаемого опыта. Не с групповых портретов тут было начинать. В первой главе есть очень интересные угадки: они оформятся и разовьются позднее.

Суммарные, неиндивидуализированные характеристики, преобладающие в первой главе, сохранятся в последующем повествовании, но отходят на второй план. Вместе с тем уже в первой главе встречается непоказательный здесь, но получающий значительное развитие в последующем иной тип изображения, который условно можно назвать мозаичным: это также прием обобщенной, групповой характеристики, но с существенным удельным весом каждой составляющей детали; общее впечатление складывается как синтез частных наблюдений.

Вот отрывок из строфы о светских похождениях Онегина:

Но вы, блаженные мужья,

С ним оставались вы друзья:

Его ласкал супруг лукавый,

Фобласа давний ученик,

И недоверчивый старик,

И рогоносец величавый,

Всегда довольный сам собой,

Своим обедом и женой.

Здесь индивидуально обрисованные фигуры («супруг лукавый», «недоверчивый старик», «рогоносец величавый») обобщаются единой формулой — «блаженные мужья».

Оба приема создания групповых портретов — суммарной характеристики и мозаичной лепки — на страницах романа могут объединяться. В окончательном тексте оставлена только суммарная характеристика света в концовке шестой главы. Однако в авторском 40-м примечании сохранен вариант первого издания — еще одна строфа, мозаично дополняющая обобщенную характеристику.

В эмоциональном построении первой главы можно заметить неброский парадокс: и автор и герой предстают людьми охлажденными, разочарованными; тем не менее в изображении света много добродушной иронии и вовсе нет непримиримо сатирических красок. Я уже объяснял подобный колорит состоянием автора: на реальную оценку наслаивается мотив утрат поэта, насильственно разобщенного со столицей и утомленного затягивающейся ссылкой. Поздние суммарные характеристики света в шестой, седьмой и восьмой главах значительно язвительнее и сумрачнее. Конечно, ответ напрашивается: причину обнажает эволюция самого поэта.

Поместное дворянство

Прежде чем возвратиться к изображению светской жизни после первой главы, поэт надолго погружается в изображение других сторон жизни дворянского общества — уездной усадебной жизни. Такие картины возникают уже в первой главе, в сцене похорон онегинского дяди:

Нашел он полон двор услуги;

К покойнику со всех сторон

Съезжались недруги и други,

Охотники до похорон.

Покойника похоронили.

Попы и гости ели, пили

И после важно разошлись,

Как будто делом занялись.

Быт поместного дворянства пронизан родственно-приятельски-семейственными отношениями. Опорное слово всех описаний — «соседи»: «в углу своем надулся… Его расчетливый сосед»; «Сосед наш неуч…»; Ленский «столь же строгому разбору / В соседстве повод подавал»; «Все дочек прочили своих / За полурусского соседа»; «И детям прочили венцы / Друзья-соседи, их отцы»; у Лариных «Под вечер иногда сходилась / Соседей добрая семья»; «Оплаканный своим соседом»; Онегина явленье у Лариных «всех соседей развлекло»; из круга подобных отношений не исключает себя автор: «Ко мне забредшего соседа… Душу трагедией в углу»; на именинах Татьяны «Сосед сопит перед соседом»; накануне дуэли Ленский, вопреки прежнему намерению, «очутился у соседок»; Татьяна, гостья усадьбы Онегина, забывает, «Что дома ждут ее давно, / Где собралися два соседа / И где об ней идет беседа» и т. п.

Можно заметить, что по сути синонимическое «гости» встречается в аналогичном контексте значительно реже: уже цитированное «Попы и гости ели, пили…»; влюбленная Татьяна «В уныние погружена, / Гостей не слушает она…»

Чаще всего это слово встречается там, где его естественнее всего ожидать, — в сцене именин Татьяны. Здесь за столом «гости понемногу / Подъемлют общую тревогу»; при появлении Ленского и Онегина «теснятся гости»; в финале «для гостей / Ночлег отводят…» В этой сцене «соседи» и «гости» действительно синонимичны:

С утра дом Лариных гостями

Весь полон; целыми семьями

Соседи съехались…

Между тем оба понятия выступают и в любопытном стилистическом различии. Онегин как чужое для себя, как цитату произносит и слово «соседи»: «Ну, что соседки?» Это — слово Ленского (следом тот осушает «стакан, соседке приношенье»); Онегин, чуждый соседственным отношениям, предпочитает более холодное «гости». Он угадывает Лариных: «К гостям усердие большое…» На именинах «Он стал чертить в душе своей / Карикатуры всех гостей». Онегинское восприятие дважды контрастно противопоставлено восприятию Ленского. В первом эпизоде на довольно спокойную тираду Онегина (и весьма объективную по содержанию, близкую к авторскому восприятию):

«…Отселе вижу, что такое:

Во-первых (слушай, прав ли я?),

Простая, русская семья,

К гостям усердие большое,

Варенье, вечный разговор

Про дождь, про лён, про скотный двор…» —

Ленский отвечает прямым выпадом:

— Я модный свет ваш ненавижу;

Милее мне домашний круг,

Где я могу…

Вторично более