Екатерина II

Деловые записочки Императрицы тучей летели к А. В. Храповицкому: «Карту Балтики с обеими берегами и Финляндии прошу положить ко мне в горницу». «Объявление войны, манифест — поспеет ли к воскресенью»? «Копию списать с сумасшедшей шведской ноты». «Также напишите, что Пушкин и Михельсон начали шведов щелкать в Финляндии...». «Также прикажите в Финляндию послать (офицерское сукно) на продажу». «Напишите сами ответ к Спренгтпортену» и т. д. и т. д.

Дневник Храповицкого и собственные письма Императрицы носят на себе следы тех волнений и забот, которые пришлось пережить. «Всю ночь не выходило из головы, что Шведский король может вздумать атаковать Кронштадт». «Если разобьют стоящие в Финляндии войска, — заявила Екатерина, — то, составя из резервного корпуса каре, сама пойду» (записки Гарновского, 29 июня 1788 г.). Резервный корпус состоял тогда под начальством графа А. М. Мамонова, и с этими войсками и частью гвардии она собиралась выйти к Осиновой роще — «Чтобы ободрить людей», Екатерина приехала из Царского Села в Петербург. «В день баталии морской 6 июля дух пороха здесь в городе слышан был; так что, друг мой, я тоже вкусила запах пороха». «Я ныне, как видишь, бойкой воин стала, — писала она 31 авг. 1788 г. кн. Потемкину. — Божусь тебе, мои заботы ныне почти выше сил моих, наипаче июль месяц был таков, что я думала, что занемогу, теперь немного получше», — сообщала она ему же в другом письме (18 сент. 1788 г.). Надо полагать, что иногда приходилось переживать тяжелые минуты. «У всех тряслись губы; моя твердость все спасла», — заявила Императрица.

Приходится отдать ей полную справедливость: в эти дни боевых испытаний она проявила много мужества и выдержки. «Если б он (Густав) и выиграл три большие победы и даже овладел Петербургом и Москвой, то я все-таки показала бы ему, на что способна женщина с решительным характером, стоящая во главе храброго и преданного ей народа и непоколебимая на развалинах великого государства». Императрица верила в возможность взятия Петербурга шведами. В этом она призналась К. Стедингку; но прибавила: «я дала бы сражение при Новгороде, потом под Москвой, при Казани... Думаете ли вы, что ваш король мог бы последовать туда за мной»? Это, несомненно, её слова. Они вполне соответствуют её общему поведению, её воззрениям. — Пахло порохом, слышался гул орудий, «губы тряслись», но Европа этого не должна была знать, и она сообщает Гримму, что в Петербурге «смеются и шутят».

Она мужественно пережила и удачу, и поражение при Роченсальме. Весть о гибели гребного флота, находившегося под начальством Нассау-Зигена, конечно, явилась тяжелым ударом гордой и самолюбивой государыне. «Таятся и невеселы», — отметил Храповицкий. В городе много шумели по поводу неудачи, но она нашла в себе силы утешить принца и не желала наказать его даже удалением с русской службы. — «Сама государыня, — писал гр. П. В. Заводовский, — о всех способах тут печется и тем занята бывает, что ниже её сана». Она признается, что «никогда не трусила», однако, видя действия гр. Ив. П. Салтыкова, заявила, что более никогда не воспользуется его боевыми услугами.

В выводе в известной мере приходится согласиться с ней, что «если бы во время шведской войны я не была здесь (в столице). сказала Екатерина II, нужно было бы на 60.000 войска больше, чтобы обеспечить нас от этого стремительного нападения».

После войны король назначил своим представителем в Петербурге гр. К. Стедингка, а Екатерина II — генерал-майора барона фон-дер-Палена в Стокгольме. «Стедингк здесь, — сообщила она князю Потемкину, — и дела со Швецией на лад идут; Стедингка я ласкала весьма, и он человек изрядный». Палену советовали «иметь глаза и уши», но ни во что не вмешиваться.

К. Стедингк подробно описал королю свой приезд в Петербург. В его письме (от 11 — 22 сентября 1790 г.) отражены отношения русских к Швеции в первые дни после прекращения военных действий. — В Фридрихсгаме Стедингку очень обрадовался генер. Нумсен; он принял шведского представителя чрезвычайно радушно, и Стедингк отзывается о нем, как о достойном человеке. В Выборге Стедингка приветствовал «хитрец» комендант. Сейчас же прибыли адъютанты гр. И. П. Салтыкова с приглашением отобедать у командующего войсками. К обеду был приглашен весь наличный генералитет, выборгский губернатор Дельвиг и др., всего около 60 человек. Присутствовала вся семья графа. Стедингк признал самыми образованными Сухтелена и Эйлера, наиболее глупым Бергмана, особенно веселым Денисова, изысканно вежливым — Апраксина, вспыльчивым — фон-Гюнцеля и надменным — гр. Салтыкова. Пленные не могли похвалиться комендантом. Много любезностей о них в свою очередь наговорили Стедингку Дельвиг и Апраксин.

Среди наших генералов не наблюдалось особенно добрых отношений, так как у них вырывались колкие замечания друг о друге. Но все они замечательно дружно бросали камни в принца Нассау-Зигена. — Шведских офицеров генералы признавали выше наших, но солдат ставили на одну доску. Все одинаково приветствовали заключение мира, за продолжение военных действий стоял один лишь гр. Салтыков.

Подъезжая к Петербургу, Стедингк убедился, что все проходы к нему были сильно укреплены, даже в 20 верстах от него возведено было несколько весьма значительных редутов.

Около Hôtel Royal карету Стедингка остановил принц Нассау-Зиген, он был в восторге встретить представителя Швеции, предлагал ему свою услугу, приглашал к себе. Через час принц был уже в гостинице и вновь рассыпался в любезностях. Тем не менее, Стедингк открыто отказался начать серию своих визитов с принца, в виду его резкого ответа, данного в печати королю Густаву. Нассау-Зиген сослался на то, что к такому ответу его побуждала русская служба, а главное — приказание Императрицы.

Тут же Стедингк узнал, что, во время гнева Императрицы на Густава, она написала комедию на Его Величество, которую играли в провинции.

Стедингк приехал в Петербург прямо из Саволакса в качестве генерала, посланного королем приветствовать Императрицу и вручить ей письмо Густава.

Граф Остерман принял Стедингка с церемонией, сказал много прекрасного о Шведском короле, прибавив несколько лестных отзывов по адресу его представителя. Речь зашла о доверии между Россией и Швецией, о том, что безумно было бы думать о желании русских отнять что-либо от шведов, что ему, графу, безразлично, свободны ли шведы или управляемы королем, что пришла необходимость побеждать на риксдаге одну партию другой и т. п. Стедингк прибавляет, что гр. Остерман настолько мало в курсе дела, что о подписании договора в Вереле он узнал лишь на другой день, после того, как о нем