– Пошел, щенок! – замахнулся на него тростью граф, готовый убить за такие новости.

Он поспешил к платформе, бормоча под нос ругательства в адрес Сэма и его шайки.

В ожидании поезда он мерил платформу тяжелыми шагами. Колени болели после вчерашнего, но стоять на месте было выше его сил. Ему не терпелось попасть в Рондон и исправить нелепое недоразумение. Ночью и даже утром он звонил по своим связям, но никто не мог ему ничего сказать, документы еще даже не в Рондоне!

Вдруг граф увидел, как к нему приближается Эстер.

– Куда ты собрался, Мортимер? – поинтересовался он.

Вот принесла нелегкая! Он так надеялся обойтись без неловких объяснений!

– В Рондон, Элиот! У меня срочное дело.

– Ах, срочное! – его ехидный тон совершенно не понравился графу. – Решил сбежать?

– С чего бы мне бежать? – разозлился Корнштейн.

Настроение и так ни к черту, а тут еще Эстер со своей болтовней.

И тут компаньон сделал нечто абсолютно немыслимое: он схватил Корнштейна за грудки и прошипел в лицо:

– Думаешь, я не знаю, что ты сделал, сукин сын! Я думал, это газетная утка, но газета ведь твоя! Я позвонил тебе, а ты в бегах! Хочешь, чтобы нас всех повесили, а сам просто сбежишь? Ну нет!

Корнштейн ухватился за его слова, как утопающий за соломинку:

– Ну конечно, это утка! Обман! Нелепое недоразумение! Редактор все перепутал!

– Тогда почему ты здесь, а не в редакции, чтобы ему всыпать? – поинтересовался тот. – Мы с тобой не первый день знакомы, Мортимер, чтобы лгать мне так неуклюже!

Корнштейн понял, что объясняться все-таки придется.

– Элиот, закон еще не принят! – он вырвался из хватки. – Ты же понимаешь, его должны одобрить в Рондоне…

– А ты не хуже меня знаешь, что это пустая формальность! – рявкнул Эстер. – А пересмотреть его можно будет только через пять лет!

– Они заставили меня подписать! – признался Корнштейн. – Они угрожали моей семье!

– Кто? Кто мог угрожать мэру Суинчестера?

Лицо у Эстера пошло красными пятнами, глаза лихорадочно блестели. Корнштейн еще никогда не видел его таким.

– Безжалостный Сэм и его шайка! – выпалил граф.

– Кучка беглых необразованных плебеев?

– Они поставили клеймо Энтони!

Он тут же пожалел о своих словах: у него нет ни единого доказательства ночного происшествия. У Энтони нет клейма, Адель жива-здорова, а никто из его людей в глаза не видел этих негодяев. Даже слуг заманил в подвал какой-то лакей, который после исчез! Только Винс имел с ними короткую беседу через дверь на крышу. Чертовщина!

– Три раза «ха»! – отозвался Эстер. – Невозможно! И ты не хуже меня это знаешь! Клеймо заперто в сейфе!

– Ну значит, они меня мастерски обманули! Но они угрожали Элен, и мне пришлось подписать указ!

– За идиота меня держишь? – злился Эстер. – Безжалостный Сэм пристрелил бы тебя! Он все время пытался до тебя добраться без всяких указов, а тут такой сложный план? С чего бы? Неужели он хоть на секунду мог поверить, что ты попадешь под действие этого нелепого закона?

– Я не знаю, Элиот! Я звонил Торнтону в Рондон, хотел объяснить, что это ошибка, но он не стал разговаривать со мной! Сэм подкупил его!

– Хватит морочить мне голову своим Сэмом! Знаешь, что я думаю? – процедил Элиот. – Ты просто хочешь больше власти! С этим законом мы все будем у тебя под колпаком! Хочешь, чтобы мы плясали под твою дудку, иначе будем болтаться в петле. И вполне законно, между прочим! Грязный ты ублюдок!

Он толкнул Корнштейна в грудь. Мортимер покачнулся и отступил назад, оказавшись на самом краю платформы. Загудел подъезжающий паровоз.

Граф схватился за плечо Фредерика, который молча стоял рядом на протяжении всего разговора. И тут увидел, как Элиот едва заметно кивнул.

Не ему, нет, Фредерику!

И не успел мэр ничего понять, как короткий удар заставил колени подкоситься, плечо рыжего исчезло, и твердая земля ушла из-под ног.

Размахивая руками в бесплодной попытке удержать равновесие, Корнштейн обрушился спиной на рельсы. В пояснице что-то хрустнуло, вырвав из горла хриплый вскрик. Но боли он почувствовать не успел: огромный черный паровоз, отчаянно визжа тормозами, накрыл его своим телом. И графа поглотила тьма.

Глава 20. Двое похорон и одна свадьба

Черная вуаль мешала смотреть вокруг. Рука Лиз то и дело тянулась, чтобы ее отодвинуть. А потом Лиз вспоминала, что это ее защитная броня: без нее кто-нибудь может ее узнать. В первую очередь, дядя.

Вон он замер во втором ряду, слушая речь пастора. Лиз же заняла позицию подальше от гроба.

После пастора слово взял Элиот Эстер. Но Лиз не слушала его, она смотрела на Энтони, который стоял с опущенной головой. Казалось, он полностью поглощен своими мыслями и тоже не обращает внимания на то, как все превозносят его отца.

Лиз не могла не думать о том, сколькие из собравшихся знают об истинных делах графа Корнштейна? И что изменилось бы, если бы знали все?

Когда настала его очередь говорить, Энтони поднял голову и с готовностью обвел взглядом толпу. В его лице горело какое-то странное возбуждение.

– Я всегда верил отцу, – сказал новый граф Корнштейн. – Когда он говорил: «Не спрашивай, Тони», я не спрашивал. Когда говорил: «Я разберусь, Тони», он разбирался. Когда мне говорили, что я похож на него, я гордился.

Каждое слово он чеканил так, что слышно было по всему кладбищу.

– Теперь я знаю, что он не всегда бывал прав. Но я все равно хочу быть похожим на него: я ношу его имя, веду его дела и со временем займу его должность. Как и он, я буду честен с друзьями и безжалостен к врагам. Я убежден, что его смерть – не случайность, я найду виновных и уничтожу! Теперь мой черед сказать: «Я разберусь, папа!»

Лиз показалось, что при этих словах он посмотрел прямо на нее. Ее пробрала дрожь. Не мог же он в самом деле узнать ее с такого расстояния и под густой вуалью?

Но после его речи она поняла, что совершила ошибку, явившись сюда! Она хотела всего лишь поговорить с ним, но что, если Энтони ненавидит ее так сильно, что «разберется» с ней, не дав сказать и слова?

Остаток церемонии Лиз боялась пошевельнуться. Все-таки она трусиха!

Когда люди стали расходиться, чтобы ехать на прием в особняк Корнштейна, Лиз потеряла Энтони из виду. Сколько она ни всматривалась, не могла разглядеть его в толпе. Его мать и сестра уже садились в машину, но его нигде не было.