условиях. Ведь они представляют собой первую «утопическую коммуну», буквально и намеренно построенную на социалистических идеалах и эмоциях, причем не такую, которая распалась через пару лет, а продолжающую существовать уже полвека.

Для сравнительных культурных исследований и антропологии кибуцное движение имеет значительно большую ценность, чем общины примитивных народов, потому что кибуцы – это поселения, чьи основатели и последующие члены происходят в основном с Запада. Они – современные люди, которые, в отличие от примитивного человека, очень хорошо знают, как выглядит мир за пределами кибуца.

Цель кибуца – сделать возможной общую жизнь в том самом смысле, который имел в виду Фердинанд Тённис (Ferdinand Tönnies) в своей знаменитой и оказавшей большое влияние книге 1887 года «Общность и общество» (Community and Society).

Кибуц идет дальше, чем большинство более ранних, естественных общин, в том отношении, что его цель – это в буквальном смысле общество абсолютно равных. В первые десятилетия существования кибуцев, примерно с 1910 по 1930 г., это стремление иногда выглядело гротескно. Тогда, например, в личной собственности не могли находиться даже рабочая одежда и белье, их раз в неделю посылали в коммунальную прачечную, а потом перераспределяли.

Со времени основания движения и по сей день ни у его основателей и членов, ни у их друзей, сторонников и помощников во внешнем мире никогда не было сомнений, что это первый великий эксперимент – проверка социализма на практике. В своих попытках построить социализм в куда более благоприятных обстоятельствах, чем в Советском Союзе, они могли опираться на написанную за полвека, со времени Карла Маркса, социалистическую литературу, хотя в кибуцах, по крайней мере почти до самого последнего времени, социалистический эксперимент в России вызывал большую симпатию и наивное восхищение.

Сегодня кибуцы во многих случаях используют современные технологии; производство модернизируется, закупаются сельскохозяйственные машины. Однако нет никаких сомнений, что все эти технологии не могли бы быть изобретены или развиты людьми в пределах той формы сообщества, которую представляет собой кибуцное движение. Иными словами, чисто социалистическая община, и в частности кибуц, находясь в специально тяжелых условиях, которые свойственны таким общинам, может существовать и функционировать только за счет использования продукции, технологий и достижений индивидуалистических обществ.

Форма будущего общества?

Когда, опираясь на данные, представленные в этой книге, мы задаемся вопросом, могло бы это общество равных существовать на том уровне, к которому оно сегодня привыкло, если бы не достижения обществ, где индивидуализм разрешен, то наш скепсис в первую очередь, разумеется, вызывает претензия, которая объединяет кибуцное движение (в меньшем масштабе) с коммунистическими странами, – претензия на то, чтобы быть более высокой формой общества и, более того, формой будущего общества. И здесь мы должны подчеркнуть то, что Советский Союз, в отличие от кибуца, очень далек от того, чтобы быть эгалитарным обществом. Поразительно, что те, кто выступает за идеал кибуца, не замечают, что во многих областях, например в области образования, кибуцный эгалитаризм гораздо ближе к эгалитаризму США, чем к какому-либо институту в Советском Союзе, где одним из излюбленных методов системы является неравное вознаграждение за достижения.

Это означает, что идеалист из кибуцного движения не может приводить советские достижения в качестве дополнительного доказательства эффективности своей собственной системы, поскольку они были обеспечены системой с ярко выраженным неравенством, а также за счет импорта моделей из свободного мира. С другой стороны, апологет Советского Союза не мог бы указать на кибуцное движение с его поверхностной гармонией как на окончательную и устойчивую ситуацию, в направлении которой развивается советское общество, – и такая ссылка из уст апологета СССР действительно маловероятна. В Советском Союзе не существует ни одного тренда, цели или ценностной установки, которые могли бы породить что-либо похожее на израильские поселения-коммуны с их ревностно охраняемым равенством.

Поэтому мечтатель-утопист, эгалитарист, кабинетный социалист Запада не в состоянии, в случае если он придерживается фактов, на основании социальной реальности России или кибуца сконструировать модель, которая позволила бы дать благоприятный прогноз о будущем социализма.

Почти не существует общин, в которых настолько мало членов и условия жизни настолько просты, что там нет, или почти совсем нет, ничего похожего на политическую структуру или на признанную регулярную или делегированную власть. Почти всегда есть такие задачи, применительно к которым нельзя обойтись без разделения труда в сфере принятия решений и исполнительной власти. В отношениях с соседними деревнями, племенами или с чужими торговцами и т. п. эту функцию не может выполнять ни весь коллектив, ни какое-нибудь постоянное народное собрание в составе всех трудоспособных мужчин. Кто-то должен разработать план следующей вылазки на охоту или рыбную ловлю, а также следующей войны с соседними племенами, и кто-то должен следить за тем, чтобы этот план был выполнен.

На очень примитивных уровнях социальной организации иногда бывает трудно понять, навязаны ли лидерские роли тем, кто не сумел вовремя от них увильнуть, берут ли их на себя наиболее агрессивные, наиболее честолюбивые люди, или же их выполняют те люди, которых беспокоит благосостояние всей группы. Многие этнографические описания, видимо, указывают на то, что эти процессы часто происходят одновременно[453]. Во всяком случае, они не исключают друг друга. В недавней истории демократических стран мы видели баллотировавшихся на пост главы государства кандидатов, которым удавалось создать образ совершенно незаинтересованных наблюдателей и побудить друзей вести кампанию от их имени, в то время как сами они публично подчеркивали непривлекательность этого поста.

Чем меньше и теснее община, чем меньше она нуждается в разделении труда и чем меньше его в ней, тем более эгалитарной будет базовая установка ее членов. Однако практически вне зависимости от характерных особенностей той или иной культуры, вероятно, повсюду будет присутствовать глубоко укорененный рессентимент и недоверие к тем, кто должен распоряжаться властью. У примитивных народов деревня или племя соглашаются считать кого-то лидером неохотно лишь, в силу невозможности обойтись без власти или авторитета; при этом с момента наделения лидера властью они дают ему понять посредством особенно неприятных ритуалов, как низко они ценят обладателя власти; после этого он становится объектом их особого недоверия, они опасаются, как бы он не поставил собственные интересы выше интересов общины. Если сравнить этнографические описания неблагодарной роли лидера в примитивных сообществах и понятного стремления многих людей избежать этой роли с наблюдениями за кибуцным движением, то обнаруживается поразительное сходство проблематики.

Проблема власти в кибуце

Американские социологи, позитивно настроенные по отношению к кибуцному эксперименту, показали, что развитие кибуцев на протяжении примерно 30 лет привело их в тупик. Основанное десятилетия назад в духе буквально понятого абстрактного