Эльга старалась ему верить. Хотя догадывалась, что в таком красивом свете Мистине все видится по совершенно другой причине, не имеющей отношения к их детям.

И в этом предсказании он, вопреки прежним своим удачам, ошибся…

Имелась в Киеве женщина, которая решительно отказалась радоваться предстоящим переменам. Узнав, что Улеб намерен окреститься, Прияна объявила, что не останется в городе, где правят изменившие богам.

– Но мы же предлагали тебе выйти за Улеба… – пыталась умиротворить ее Эльга, но сама слышала, как неубедительно звучат ее слова.

Для всех сложилось удачно, что Прияна отвергла новое сватовство: и в рассуждении родства с Олегом Предславичем, и ради надежды все же дождаться Святослава.

– Я буду ждать моего мужа, – твердо отвечала Прияна, которая уже заметно оправилась и окрепла. – Но мы не останемся там, где его наследство отдали другим, а эти другие предали своих богов и предков. Я и мой сын возвращаемся в Свинческ. Когда Святослав вернется – пусть приезжает за нами. Я надеюсь увидеть его уже этой зимой.

– Что мне делать? – вопрошала Эльга, спешно собрав ближайшую родню. – Отпустить ее? С дитем? Жену и наследника Святши отпустить к смолянам?

– Но тебе же спокойнее, если она не будет здесь сидеть, – сказал Асмунд. – Придется ее уже скоро с княжьего двора вывести – шум будет, смущение всякое в дружине…

– Я ее к себе возьму!

– Не захочет она. Свирьковна – девка упрямая.

– Но как знать, что там будет с ней, в Свинческе… Все-таки у нее дитя – наследник киевского стола.

– Там княгиня – наша Прибыслава, – напомнил Мистина, – а воеводша – моя Соколина Свенельдовна. Худых дел они натворить ей не дадут, а если что – предупредят нас.

– И вот еще… – неуверенно заметила Ута. – Она все же… вещунья, волхва… Она обижена, это понятное дело, я бы тоже, окажись на ее месте… да любая жена обиделась бы. Но тут свадьба, потом детки пойдут… А рядом…

Она не решалась выразить свою мысль целиком, но Эльга понимала сестру. Любимый сын Уты вступал в самую важную, переломную пору жизни, где собирался утвердиться как князь руси, христианин, муж и отец. Даже невольное недоброжелательство и досада женщины, так прочно связанной с тем светом, как Прияна, могло его погубить. Конечно, он теперь защищен силой Господней… Но ни Эльга, ни тем более Ута не хотели видеть парня предметом борьбы между Христом и старыми богами.

Эльга дала согласие на отъезд Прияны, но просила ту обождать до санного пути.

– Как раз купцы из заморья приедут, потянутся на север, и ты бы с ними, – уговаривала она. – Уже ненастье, дожди, холодает, а ты весь день на воздухе будешь сидеть, да с дитем малым…

Но Прияна твердила, что уедет прямо сейчас, и требовала лодьи и отроков. И Эльга велела все это ей дать. Вспоминая себя в первое время после гибели Ингвара, она хорошо понимала желание невестки сбежать на край света от того дома и тех мест, что полнились образом сгинувшего мужа.

В самый день крещения Улеба Прияна с ребенком уехали. С Улебом она даже не попрощалась. Эльга выбрала время проводить ее, обняла, хотя Прияна без охоты принимала ее ласки. Эльга не настаивала, видя, что та с трудом сдерживает рыдания. Мучили нехорошие предчувствия: похоже, что невестка уезжает навсегда из того места, где собиралась жить долго и счастливо, править державой и растить многочисленных детей. Уезжает девятнадцатилетней вдовой, с единственным чадом, от неприметной могилки крошечного второго, кому не привелось сделать ни единого вдоха. И остаток жизни горевать над злой судьбой.

– А если… – пробормотала Эльга, глядя, как вереница лодий выходит на ширь могучей реки. – Так и вижу…

Мистина незаметно прикоснулся к ее плечу и тут же убрал руку. Но и этот знак поддержки принес ей облегчение.

– Я понимаю, о чем ты думаешь. Но подумай лучше о другом. Двадцать лет назад мы тоже все… смутились, когда выяснилось, что твоя сестра понесла от твоего жениха и непонятно, что с этим делать. Но мы придумали выход, и вот оказалось, что судьба в тот раз порадела о роде Олеговом, как самая заботливая мать. И мы ведь не знаем, что будет со всеми нами еще через двадцать лет. Давай положимся на нее и не станем придумывать несчастья. Понадобится, так она справится без нашей помощи.

Эльга повернула голову и посмотрела на него.

– Да, а вы с Утой и Горяной будете молиться, – кивнул он.

* * *

По принятому порядку, из Витичева купцы посылали гонца в Киев – предупредить о своем скором прибытии. Но когда Бёдвар, их старшина, хотел распорядиться, Святослав запретил это делать. Незачем им, в городе, заранее знать о том, что с купеческим обозом из Царьграда возвращается и пропавший князь.

– Не хочешь – гонец про тебя не скажет, – пытался убедить его Бёдвар, которому не улыбалось с людьми и товарами явиться в неподготовленные дома и склады.

– Не скажет он, ага… – хмыкнул Святослав.

Не родился еще человек, способный скрыть подобную новость, когда его именно об этом будут спрашивать. К тому же Святослав не сомневался: гонец от дружины, вернувшейся с Греческого моря, немедленно попадет в руки материного свояка. И уж Свенельдич из него выжмет все, что он хочет и не хочет говорить. Нет уж. Лучше так, как снег на голову…

Сейчас, когда на смену постылым песчаным берегам, солончакам, скалам с чахлой растительностью, а потом степям пришли знакомые берега Днепра, привольно текущего между синевой неба и зеленью земли, Святослав испытывал примерно те же чувства, что полгода назад в этих же местах – его мать. Все эти долгие, опасные дни они с гридями так стремились домой, так мечтали тайком – чтоб не сглазить, – как ступят наконец на знакомый причал в Почайне, войдут в родные дома, увидят близких… Теперь, на Днепре, уже вслух мечтали о матерях и женах – у кого были, – о привычных лежанках, чистых сорочках, княжеских угощениях. Об отдыхе, спокойном долгом сне в тепле дома, где не надо дергаться на каждый шорох ящерицы или мыши в траве.

Но чем ближе делалось это счастье, тем более смутно становилось у Святослава на душе. Гриди не сразу это поняли, но постепенно, в долгом пути от острова Хортицы, где они как раз дождались возвращающегося из греков ежегодного обоза, осознали, что князь не разделяет их восторгов по поводу скорого прибытия домой.

Расспрашивая на стоянках, они еще близ порогов выяснили главное: месяц с лишним назад воевода Асмунд провел дружину в Киев. Почти полной численности – около семи сотен. При этой новости у Святослава камень свалился с сердца: он не знал, как вернулся бы домой, если бы его дружина так и сгинула в проклятом Греческом море.

– Как, как? – хмыкнул Вемунд. – А Ингвар как вернулся – с того же моря, и тоже без дружины? Так и вернулся. А потом новую дружину набрал и вдарил как следует.

Он был прав: Святослав с детства знал повести о первом и втором греческих походах отца. Но его не радовало, что судьба заставила проделать тот же путь – через потери, неудачи, идущие за ними унижение и позор. Дружина вернулась без него. А он тащится следом, будто бродяга, с пустыми руками, в старом хазарском кафтане из серой шерсти, который купил в Адомахе, чтобы не замерзнуть ночью в степи.