И точно – на следующий день перед началом первого урока в класс вошел расстроенный директор и сообщил, что отныне институт не имеет права предоставлять лицею аренду помещений бесплатно, – и потому плата за обучение существенно повышается. А еще через два дня Витя Самойленко и Танечка Беликова забрали из лицея документы: для их родителей теперешняя оплата оказалась непомерной.

Вне себя от возмущения Туржанская потребовала созвать педсовет. Директор не стал ей перечить, – все-таки профессор, лучший в лицее педагог, – и созвал. Первой попросила слова инициатор совета.

– Объясните, что нам теперь мешает заявить в милицию и отчислить Пацкевича? – горячо заговорила Туржанская. – Какую могли сделать лицею гадость, уже сделали. Чего теперь бояться? Проверок? Пусть проверяют! Журналы у нас в порядке, успеваемость лучшая в городе. Чего мы ждем? Чтобы наркотики расползлись по классам? Гнать этого негодяя надо немедленно! Ставлю вопрос на голосование.

– Погодите, Ольга Дмитриевна, – мягко остановил ее директор. – Вы же понимаете, что даже если мы все проголосуем «за», отчислить Пацкевича будет непросто. Но, допустим, отчислим. И куда он пойдет? В школу? Что, школа – отстойник для наркоманов? Здесь он под нашим наблюдением, да и отец весьма встревожен и поклялся, что теперь не спустит с сына глаз: ему тоже не хочется, чтобы тот пристрастился к наркотикам. Он ведь его сюда для этого и перевел. Давайте оставим парню шанс, – ведь он дал слово. Конечно, если подобное повторится или он еще что-нибудь выкинет, разговор с ним будет коротким.

– Так что, простим ему? Из-за него Самойленко с Беликовой лишились лицея, а он останется? Как после этого ребятам в глаза смотреть?

– Но ведь виноват в повышении стоимости обучения не мальчик, а его отец. Хотя и тот, по сути, прав: согласно новому постановлению, институт обязан брать плату за аренду помещений. Хотя, конечно, исполнение этого приказа могли отложить до окончания учебного года – я очень на это надеялся. Со следующего года все равно пришлось бы повышать стоимость обучения. Но что сделано, то сделано.

А насчет заявления в милицию? Ну, заявим, ну, вызовут Костю, пожурят, может, возьмут на учет – и все! А пятно на лицее останется. Нам это надо? Что скажете, коллеги? – обратился он к совету.

– Я тоже возмущена поведением Пацкевича, – сказала Екатерина Андреевна. – И тем не менее присоединяюсь к предложению Сергея Ивановича. Костя получил хороший урок, да он и не окончательный. Ему еще предстоит пережить отношение класса, который резко настроен против него. Ребята не простят ему ухода своих товарищей. Пусть почувствует, каково это, когда все против тебя. Тут два варианта: либо он решительно изменится, или сам уйдет, как Акпер. А насчет Самой-ленко с Беликовой – им было предложено доучиваться с прежней оплатой в порядке исключения. Одна фирма, не буду говорить, какая, ее директор, отец нашего лицеиста, согласилась доплачивать за них. Но родители ребят отказались по не очень понятной мне причине. По-моему, мать Беликовой, как услышала про наркотик, просто перепугалась. А Витя сам не хочет возвращаться. Тут уже ничего не исправишь.

Классная оказалась права: ребята устроили Пацкевичу классический бойкот. Не здоровались и в упор не замечали, – проходили, как мимо пустого места. Скоро Костя в полной мере почувствовал, каково быть изгоем. Сначала он пыжился, делая вид, что ему на все наплевать, – но довольно скоро скис. Тем более, что у него очень плохо обстояли дела с точными науками. Надеяться на помощь одноклассников теперь не приходилось, а плановые консультации помогали мало: слишком велики были дыры в его знании математики. И потому из двоек он почти не вылезал. Когда стало ясно, что экзамены за полугодие Пацкевич не сдаст, после чего последует его неизбежное отчисление, сановный папа явился в лицей.

– Скажите, за какие деньги вы согласитесь заниматься с сыном индивидуально? – громогласно спросил он Туржанскую, не обращая внимания на остальных преподавателей. – Назовите вашу цену.

– За миллион не соглашусь, – отрезала та. – Что вы себе позволяете? Кто вам позволил меня оскорблять?

– Чем же это я вас оскорбил? – удивился папа. – Попросил позаниматься, сказал, что согласен на любую оплату. Что же мне: в ножки вам кланяться?

– Виталий Савельевич, я понимаю вашу тревогу, – попытался разрядить ситуацию присутствовавший при этом директор, – но здесь просить бесполезно. Ольга Дмитриевна никогда не занималась частным репетиторством. Я вам порекомендую очень хорошего математика, он специализируется на подтягивании слабых ребят. Правда, он не из нашего лицея, но это ничего. Его методические пособия хорошо известны в городе – он Косте обязательно поможет. Если, конечно, сам мальчик не станет отлынивать. Вот его визитка, скажете, что от меня.

То ли помогли занятия с опытным репетитором, то ли бойкот пошел Косте на пользу, но вскоре с учебой он стал худо-бедно справляться. Нет, до хороших результатов ему было далеко, но, по крайней мере, двойки постепенно стали исчезать из его дневника, – и к полугодовым экзаменам Пацкевич перешел в разряд стабильных троечников. Среди одноклассников он все равно оставался самым слабым, но хотя бы появилась надежда, что с экзаменами справится. Так и случилось. Правда, Туржанская влепила-таки ему пару, – но на каникулах после второй попытки он ее пересдал. И хотя ребята по-прежнему относились к Пацкевичу с нескрываемой неприязнью, его стычки с одноклассниками прекратились, и к концу полугодия в классе воцарилось относительное спокойствие.

Новый год подруги встретили у Настиных бабушки и дедушки. Родители на этот раз не приехали, – у них были билеты на первое января в театр. Около двенадцати ночи Насте позвонила Галчонок и расстроенным голосом сообщила, что отца до сих пор дома нет, а его сотовый не отвечает. Вот-вот начнут бить куранты, а он где-то шляется, – наверно, никак не расстанется с кафедральными собутыльниками. Настя тоже встревожилась – ей стали мерещиться всякие несчастья, но матери она об этом не сказала, чтобы ее окончательно не перепугать. Тут президент поздравил страну с Новым годом, пробили куранты. Настя, держа трубку, тоже поздравила Галчонка, встретившую Новый год в одиночестве, – после чего передала телефон бабушке. Все выпили шампанского и принялись за закуски, – но тревога продолжала висеть в воздухе. Настя решила подождать до часу ночи: может, отец застрял в какой-нибудь пробке или уехал с друзьями за город и не успел вернуться, – а уже потом звонить в милицию и по больницам.

Отец объявился без двадцати час, и тут же принялся путанно объяснять жене, что был в гостях у Чернова, перебрал с приятелями, те его долго не отпускали, потом он не мог поймать такси, – и тому подобную чушь. Когда матери надоело слушать этот бред, она позвонила Насте и отправилась спать, – а папочка принялся уничтожать новогодние закуски в гордом одиночестве. Утром он долго и надоедливо подлизывался к жене, чтобы та не сердилась за испорченную новогоднюю ночь, пока Галчонок не растаяла и не простила гуляку.

Вернулись подруги в город под вечер первого января – со второго у Натальи начинались ежедневные дежурства в больнице, а Настю пятого числа ждал Бал отличников во Дворце молодежи, – приглашение на него она получила две недели назад. Честно говоря, ей не очень хотелось туда идти, но Екатерина Андреевна строго-настрого приказала не увиливать: ведь только Снегирева да Бондаренко из параллельного одиннадцатого «Б» будут представлять отличников лицея. Пришлось подчиниться. А когда забежавшая на минутку Ирочка Соколова сообщила, что они с Сашей тоже там будут, – если, конечно, ей удастся его провести, – а также будет и поэтесса Башкатова, Насте стало даже интересно. Может, удастся познакомиться с этой Мариной, подумала она, если с ней придет Димка Рокотов? Тогда я запросто смогу к ним подойти, – а он меня с ней и познакомит.