Список проблем можно было бы продолжать до бесконечности. Пятьдесят российских кавалерийских дивизий, жизненно необходимых в стране, где практически отсутствовали нормальные дороги, которым требовалось огромное количество фуража (почти на миллион лошадей!), были способны сами по себе застопорить работу всей системы железных дорог, и, таким образом, поставка сена, безусловно, могла затормозить любую продолжительную наступательную операцию или даже переброску резервов. Из-за отсталости транспортной системы и использования армии в качестве «внутреннего жандарма» буквально миллионы солдат в военное время находились далеко от линии фронта. И хотя денежные суммы, выделяемые армии до 1914 года, были огромными, большая часть средств уходила на удовлетворение основных потребностей: продовольствие, обмундирование и фураж. Точно так же, хотя масштабы флота увеличивались и качество новых кораблей оценивалось как «превосходное»{475}, они могли быть эффективны только при наличии специалистов гораздо более высокого уровня и с немалым тактическим опытом. Но с учетом того, что экипажи кораблей большую часть времени проводили на суше, а флотилия была разделена между Балтикой и Черным морем, перспективы русских на морских просторах были более чем туманны, если только дело не касалось войны с турками.

Наконец, никакая оценка возможностей России в этот период не может считаться полной без комментариев относительно самого режима правления в стране. Хотя отдельные зарубежные консерваторы и восхищались существовавшей в России деспотичной централизованной системой, утверждая, что именно это позволило ей достичь большей последовательности действий и укрепить национальную политику, в отличие от западных демократических государств, — при более тщательном рассмотрении обнаруживается масса недостатков. Личность самого царя Николая II являла собой «потемкинскую деревню»: бесхитростный затворник, избегавший решения сложных вопросов и слепо веривший в сакральность отношений со своим народом (к реальным нуждам которого он, конечно же, особого интереса не проявлял). Существовавшая система принятия государственных решений на высочайшем уровне бросала тень на всю концепцию «византизма»: безответственные великие князья, эмоционально неуравновешенная императрица, реакционный генералитет и коррумпированные спекулянты, которых, безусловно, было больше, чем прилежных и умных министров на службе государства, чьи имена лишь иногда достигали ушей царя. Отсутствие слаженности действий и понимания между, скажем, министерством иностранных дел и военным министерством периодически просто пугало. В отношениях же двора к Думе сквозило явное презрение. Успешное проведение каких-либо радикальных реформ в атмосфере, когда аристократы думали лишь о сохранении своих привилегий, а царя заботил лишь собственный душевный покой, было просто невозможно. Элита жила в постоянном страхе перед волнениями в рабочей и крестьянской среде; в то же время, несмотря на то что государственные расходы в абсолютных величинах были, безусловно, самыми большими в мире, прямые налоги, которыми облагались богатые, были сведены к минимуму (они составляли лишь 6% доходов государства), вся тяжесть налогообложения приходилась на продукты питания и водку (это давало порядка 40% доходов). Это была страна с неустойчивым платежным балансом, неспособная предотвратить (или обложить налогом) отток огромных сумм, которые российские аристократы активно тратили за границей. Отчасти из-за существовавших традиций деспотичной автократии, отчасти из-за дефектной классовой системы, отчасти из-за низкого уровня образования и оплаты труда Россия испытывала нехватку компетентных государственных служащих, которые могли бы заставить административную систему работать, как это было в Германии, Великобритании и Японии. На самом деле Россия не была сильным государством, но стремилась примерить на себя роль лидера и была склонна без должной подготовки ввязаться в конфликт за рубежом, несмотря на полученные уроки 1904 года.

В таком случае каким образом мы можем оценить реальную мощь России в эти годы? То, что страна год за годом укреплялась в промышленном и военном отношении, не подлежит никому сомнению. Верно и то, что она обладала такими атрибутами силы, как огромная армия, высокий уровень патриотизма, понимание своего предназначения в определенных слоях общества, практически неуязвимость центра. У нее были хорошие шансы на успех в противостоянии с Австро-Венгрией, Турцией и, возможно, теперь даже с Японией. Но весь ужас состоял в том, что к намечавшемуся столкновению с Германией Россия была не готова. «Дайте государству двадцать лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете Россию», — хвастался Столыпин в 1909 году. Вполне может быть, даже если бы Германия продолжала наращивать свою мощь в эти годы. К тому же, согласно исследованиям профессора Дорана и профессора Парсонса (см. график 1), «относительная мощь» России в рассматриваемый период с 1894 года только росла, тогда как Германия уже была близка к своему пику{476}.

График 1. Соотнесение мощи России и Германии

И хотя это может показаться большинству читателей слишком схематичным, но, как уже отмечалось ранее, в действительности все было именно так: Россия на протяжении почти всего XIX века теряла былое могущество и мировое влияние пропорционально темпам своего экономического отставания. Каждое крупное столкновение (Крымская война, Русско-японская война) выявляло новые и старые слабые места военной машины и заставляло режим предпринимать попытки преодоления существовавшего разрыва между российским и западным уровнем боеспособности. Накануне Первой мировой войны некоторым экспертам даже казалось, что разрыв ликвидирован, другие настаивали, что множество прорех остались незакрытыми. И так как у страны не было нужных ей, по словам Столыпина, «двух десятилетий покоя», ей вновь пришлось пройти проверку войной, чтобы понять, вернула ли она себе позиции на европейской политической арене, которые занимала в 1815 и 1848 годах.

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ

Из всех изменений в глобальном балансе сил в конце XIX — начале XX века, без сомнения, самым значимым для будущего был рост влияния Соединенных Штатов. Со времени окончания Гражданской войны США смогли воспользоваться многими своими возможностями, о которых уже шла речь: плодородные земли, огромные залежи полезных ископаемых и активное развитие соответствующих современных технологий (в таких сферах, как строительство железных дорог, производство паровых двигателей и горнодобывающего оборудования) для развития данной ресурсной базы, отсутствие каких-либо социальных и географических ограничений, отсутствие сколько-нибудь значительной опасности внешнего вторжения, приток иностранных инвестиций и активный рост объема внутренних капиталовложений. Все это позволило стране ошеломляющими темпами изменить свой облик. За период между окончанием Гражданской войны (1865) и внезапно разгоревшейся испано-американской войной (1898), например, производство пшеницы в США увеличилось на 256%, кукурузы на 222%, сахара-рафинада на 460%, угля на 800%, стальных рельсов на 523%, а протяженность введенных в эксплуатацию железнодорожных путей — более чем на 567%. «В новых отраслях промышленности рост, начавшийся практически с нуля, был настолько огромным, что выражать его в процентах просто бессмысленно. Так, добыча сырой нефти выросла примерно с 3 млн. баррелей (1865) до более чем 55 млн. (1898), а объем производства стальных болванок и литья примерно с 20 тыс. тонн до более чем 9 млн»{477}. Причем этот рост не завершился с началом войны с Испанией — наоборот, он только увеличился и продолжал идти теми же гигантскими темпами на протяжении всего начала XX века. Действительно, если учесть упомянутые выше преимущества, это было неизбежно. Помешать процессу развития могли разве что настойчивая человеческая глупость, или непрекращающиеся гражданские войны, или природная катастрофа, или отказ от миллионов иммигрантов, стремящихся пересечь Атлантику, чтобы получить свою долю «золотого горшка» и влиться в производственные массы.