Пальцы в рот — да весёлый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

Ах, какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в Бога не верил.

Горько мне, что не верю теперь.

–——–— С. Есенин.

* * *

За несколько дней таверна превратилась в гудяще-бубнящий улей.

По коридорам наряду со своими служащими сновала чужая прислуга, суя нос, куда не следует. Хлопали двери, стучали деревянные подошвы обуви по лестнице, звенела посуда. Даже шум колёс сервировочных тележек на общем фоне суеты казался не таким удручающим. Наташу дёргали старшие групп, не зная как поступить в той или иной ситуации. В кухне царила жара. Наряду с готовящимися блюдами грелась вода для купания. Правда, желающих мыться оказалось на так много, как предполагала пфальцграфиня.

Казимир и Лея работали слаженно и молча, изредка перебрасываясь только им понятными словечками. Хозяйка выделила им в помощь двух наёмных работниц для выполнения подготовительных работ и в целом была довольна слаженной работой нового коллектива. Хильдегард удалось подобрать опытных и ответственных работников. Но, в семье не без урода.

Подруги ежевечерне собирались в переговорной, заменившей им кабинет, и обсуждали текущие дела. Наступало то время, когда можно было расслабиться, и за чашкой горячего чая с мятой обсудить текущие дела. Иногда к ним присоединялся Эрих, и тогда решение неотложных вопросов затягивалось допоздна.

В один и тот же час, осторожно постучав, к ним входила невысокая худощавая Росвита — ничем не примечательная, тихая и скромная женщина средних лет с печатью вселенской скорби на осунувшемся лице. Аккуратно прикрыв за собой дверь и робко остановившись у входа, она, опустив глаза и теребя покрасневшими пальцами передник, неизменно начинала:

— Значит, так…

Безэмоционально и обстоятельно рассказывала всё, что произошло в таверне за день: кто что сказал, кто что съел, кто куда отлучался, кто кому улыбался и кто что унёс в узелке домой. Закончив, получала от графини очередной медяк и, низко поклонившись, выскальзывала за дверь.

Первое время Наташа негодовала:

— Хельга, признайся, ты специально наняла эту стукачку? Я не ошибаюсь, она посудомойка? Ей же некогда работать! Дай Бог за всеми успеть подсмотреть и подслушать.

— Вэлэри, всё для нашего блага, — спокойно отвечала подруга. — Такой человек просто находка и, согласись, он жизненно необходим в такого рода заведении. Как видишь, мы в курсе всего, что происходит вокруг нас и, если понадобится, вовремя сможем принять меры.

— Не могу с тобой не согласиться, — вздыхала пфальцграфиня, покручивая на блюдце керамическую чашку с остатками остывшего чая. — Но мне неприятно выслушивать такое каждый вечер. Да и не думаю, чтобы работники не знали об этом.

— Разумеется, знают. Поэтому у нас дела обстоят значительно лучше, нежели в других тавернах. Почти не крадут и мало болтают. Я как увидела её, сразу поняла, чем она может быть нам полезна.

— Откуда такие познания? — Наташа устало откинулась на спинку стула, вытягивая под стол гудящие ноги.

— В монастыре, где я приходила в себя — ты помнишь, рассказывала тебе, — была такая послушница. Подобные люди похожи друг на друга. Благодаря вот такой Росвите удалось спасти человеческую жизнь. Одна из вновь прибывших женщин хотела наложить на себя руки. — Хельга перекрестилась.

— Палка о двух концах, — резюмировала пфальцграфиня. — С таким же успехом эта тихоня за медяк продаст и нас с тобой. Думаешь, она за нами не подсматривает?

Графиня пожала плечами:

— А кому нужно о нас знать?

— Надеюсь, что никому. — Девушка устало потянулась, расправляя плечи: — Господи, как я устала… Вижу, что ты подготовилась к разговору с Герардом, — кивнула на лежащие на столе знакомые свитки, пожелтевшие от времени.

Раскрутив первый попавшийся, грустно уставилась на открытое улыбающееся лицо запечатлённого на нём мальчишки. Бруно. Брунс.

— И кольцо принесла, и фамильный знак Стесселей. — Небольшая шкатулка покоилась рядом.

Наташа перебирала другие рисунки:

— Герард сказал, что будет говорить с твоим мужем. Хочет убедиться в его благонадёжности и порядочности.

— Зачем?

— Потому что мальчик должен воспитываться в полной семье и по мере взросления брать пример с главы семьи.

— Но ведь я не собираюсь… — графиня растерянно замолчала.

— Вот и я о том же… Но он прав, Хельга. Посмотри на Гензеля, как он тянется к Руди. Ходит за ним хвостом, копирует жесты и манеру поведения. А это что? — Разворачивала очередной свиток.

— Не знаю. Это что-то твоё. Вашей семьи… Вот, перебирала рисунки и нашла три свитка. Вэлэри, я ведь тогда всё забрала из сундука в твоём покое. По-моему, здесь написано на французском языке.

— Да, припоминаю. — Пфальцграфиня всматривалась в загогулистые вытянутые буковки текста. Слова сливались в сплошную непрерывную пляшущую линию. — Они были на чердаке во втором сундуке, полном подобных свитков. Показывала их Эрмелинде. Она тоже не прочла. Это от Стесселей осталось.

— Это ваше. — Графиня обошла стол, заглядывая в свиток. — Вот, смотри, здесь можно разобрать… Написано «Rossen». А это не рука твоего отца?

Девушка, повернув свиток к горящей свече, изучала подпись:

— Не знаю… Вроде, не похоже… Надо Эриху показать. Он знает французский?

Графиня пожала плечами:

— А когда граф Бригахбург вернётся?

Наташа с раннего утра, с тех пор, как уехал Яробор, чувствовала себя скверно. К тому же Герард снова уехал после обеда и обещал быть через день. Он так и не сказал, куда едет. Делиться своими планами с ней по-прежнему не спешил. Это усугубляло плохое настроение. Гнетущие коварные мысли нахально лезли в голову, падая на душу тяжёлым осадком. В их семье между матерью и отцом царили другие отношения. Они делились своими планами, сообща решали насущные вопросы. Отец был общительным и открытым. Мама во всём поддерживала его и помогала.

— Обещал быть послезавтра. — Молилась, чтобы вернулся живым. В памяти незаживающей раной копошились события, приведшие к гибели части замкового гарнизона Бригахбурга.

Ночью ей снился сон. Она была спокойна и расслабленна, находилась в кругу знакомых — мужчины и женщины. Приветливых и доброжелательных. Кого? Ни лиц, ни фигур. Они таяли в серебристо-чёрной дымке. Наташа считала их своими друзьями, поэтому, когда мужчина оказался за её спиной, она не насторожилась и осталась стоять лицом к женщине, слушая её весёлый голос. Неожиданно сильные руки коснулись её головы, зажимая и надавливая на подбородок, открывая ей рот. Пальцы нащупали зуб и надавили на него, подцепляя и вырывая. Девушка, чувствуя боль, вздрогнула всем телом и проснулась. Сев в постели и сглотнув ком в сухом горле, закашлялась, лихорадочно оглаживая языком «вырванный» зуб. Приходила в себя, глубоко вдыхая, успокаиваясь. Знала, что после такого сна, — да ещё с четверга на пятницу! — хороших известий ждать не стоит. Сложив руки в молитвенном жесте, просила Господа об одном: «Отведи беду от любимого…»