— Последний пункт договора, доктор Фест. У вас еще одно желание. Напоминаю, в пределах разумного, достать Луну с неба или свергнуть Гитлера не смогу.

Доктор Фест ответил, даже не думая.

— Пистолет и патроны.

Вагнер невозмутимо кивнул.

— Не проблема. Вам какой именно?

Бывший унтер-офицер представил себе багажник, забитый оружием всех видов и систем.

— Ваш, господин Вагнер!

Wanderer W40 внезапно вздрогнул. Послышался резкий свист, стекла стали терять форму, утрачивая прозрачность, потек металл, затем все закружилось в водовороте, дробясь, распадаясь, исчезая…

Во Внутренней тюрьме НКВД было лучше. Соль, констатировав эту максиму, принялась вспоминать. Камера там значительно больше, grazhdanka starshij nadziratel плохо ли, хорошо, но понимает немецкий, в остальном же невесело. И карболкой пахнет, и решетки на окне. Здесь же обычная каюта, почти точно такая же, как у нее, только немного меньше. Радио, правда, нет, как и ручки у входной двери, точнее, есть, но только снаружи. Кормят? И там, и здесь как-то внимания не обращала, глотать можно и ладно. В ином разница. Попав во Внутреннюю тюрьму, она ничуть не удивилась, напротив, успокоилась. Приехать в СССР, к безбожникам-коммунистам, и не очутиться за решеткой? Нелогично и даже обидно, или она, графиня в бог весть каком поколении (простите, Дуодецим!), верующая и защитница неотъемлемых прав человека, не заслужила!

Тут она дома, ни убавить, ни прибавить. И никто не выручит, даже всемогущая Инстанция. Слишком далеко!

От двери до торцевой стены четыре ее шага. Можно пройти, можно пробежать и на одной ноге попрыгать можно. И головой в стену, со всей силы, чтобы сразу.

Закусила губу, заставила себя лечь на койку. Есть еще одно отличие, пожалуй, самое главное. В Москве она понимала: будут ломать, без жалости и снисхождения. Здесь же все время казалось — и сейчас кажется! — что все происходящее всего лишь нелепая ошибка, чей-то произвол, неправильно понятый приказ. Вот-вот разберутся, отпустят, извинятся. И конечно, позволят поговорить с отцом, пусть даже по телескрину, который она уже успела возненавидеть.

Тихо-тихо в каюте-камере, даже часы не тикают, нет здесь часов. И время словно замерло, застыв ранним осенним льдом. Не убежать, не вырваться…

Соланж, рыцарственная дама Сломанной Шпоры, глубоко вздохнула. Раз, еще раз, еще! Потому и заперли, что не смогли ни уговорить, ни напугать. Хуже того, здесь ее, кажется, боятся, как боялись ее предков, запертых в обреченном Монсегюре. Значит, именно здесь ее Монсегюр.

Бойтесь!

* * *

— Я пришел с духовным напутствием, дочь моя, — проникновенно молвил епископ прямо с порога.

— Меня следует называть демуазель де Керси, — поправила она, вставая. — Проходите, мсье Ришар. К сожалению, лишена возможности угостить вас кофе. Кресла нет, так что располагайтесь, где больше нравится.

Епископ вошел, однако садиться не спешил. Подступил ближе, взглянул в глаза.

— В трудных обстоятельствах негоже отталкивать руку дающего, тем более речь не о хлебе насущном, но о хлебе духовном…

— Присносущем! — перебила она. — Передайте совершенным братьям, что я прошу совершить надо мною consolamentum и буду готова к нему завтра. Мне нужна Библия, только правильная, а не ваша.

Гость укоризненно покачал головой:

— Дочь моя, дочь моя! Простите, глубокоуважаемая демуазель де Керси! Отриньте гордыню! На Клеменции уже почти два века ортодоксы и пресвитериане вольны принимать духовную помощь от всякого пастыря. Ваш же случай много сложнее. Не хотелось бы напоминать, но вы, демуазель, признаны нечистой, причем именно здешними совершенными братьями. Они не пришли к вам, пришел я, недостойный раб Божий.

Кажется, епископ ждал, что она извинится, но Соль не стала. К ее предкам, когда-то попавшим в Святейшую инквизицию, тоже приходили епископы, стыдили, укоряли, обещали прощение и вечное блаженство.

— Здешние совершенные братья всего лишь люди. Мы, чистые, не признаем таинства совершенные недостойно. Найдется Тот, Кто нас рассудит… Но все-таки, мсье Ришар, почему? Если отбросить всякую шелуху, главное, что и отец, и я не хотим войны с землянами. Наша миссия хотела договориться миром. Да, не получилось, но это не повод применять «тяжелые системы»!

Епископ покачал головой.

— Вы действительно не понимаете, дочь моя!

В его руках появились четки, маленькие бусины на прочном черном шнуре. Пальцы привычно взялись на работу. Бусинка, еще одна, еще…

* * *

— Руководители нынешней миссии скажут вам, что и они желают избежать войны. Может, кто из них даже верит. Люди очень хорошо научились обманывать и прежде всего самих себя. Но это не изменит главного. Каждая страна имеет свое предназначение. Иногда оно дается свыше, но чаще люди решают сами. Клеменция создавалась, как государство грядущего Возвращения в силе и славе, если без пышных слов, то реванша. Вам ведь знакомо это слово?

— С самого детства, мсье Ришар.

— Да, нынешний Рейх — удачный пример… Те, что создавали Клеменцию, хотели не просто вернуться, но вернуться победителями. Не мир, но меч! С каждым столетием мечта крепла, а потом появилась и возможность. Королевской Франции, когда-то погубившей катаров, давно нет, но для наших сограждан нынешняя республика много хуже, власть монарха все-таки от Бога. И католическая церковь никуда не делась, и папы по-прежнему мнят себя повелителями христиан. Вот враг, вот родная земля, которую надлежит у него отвоевать. Какие еще могут быть сомнения?

— А я им мешаю? Девочка четырнадцати лет?

— Не вы, но пример ваш, поскольку многие, вас глядя, могут соблазниться. А как сказано в Евангелии от Матфея: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь…»

— «…Нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную». Меня всегда пугали эти слова, мсье Ришар.

— Гордыня, демуазель де Керси, гордыня! А поскольку воспитаны вы на Земле, где материальное испокон чтят выше духовного, назову также иную причину. Политика! Нынешний Высший Распорядительный совет не слишком популярен. Если наша миссия не увенчается громкой победой, к власти может прийти Старший Брат с его телескринами над каждой постелью. Нужда порой выше добродетели. Покоритесь!

— Хлеб наш присносущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…

* * *

Во Внутренней тюрьме скучно не было, напротив, интересно и очень. Она попала не куда-нибудь, а в то самое страшное НКВД, о котором в книжках и газетах пишут. Тюрьма в самой ее сердцевине, во внутреннем дворе. Страха тоже хватало, но Соль все равно чувствовала себя героиней шпионского фильма. Нет, сказки! Сейчас рухнут стальные двери, и войдет рыцарь-спаситель в сверкающих латах… С рыцарем, правда, неувязка, она сама рыцарственная дама, ей спасительницей быть положено. Но даже когда спать не давали, и мир начал понемногу исчезать, все равно Соланж пыталась держаться. Она, считай, никто, девчонка-школьница, но за ее узкими плечами Клеменция. Это ее Монсегюр!