— Ну вот, все в сборе, — проговорил Петр после того, как шум немного улегся. — Вся молодежь семисотого года тут, все в добром здравии, как всегда. Так выпьем за ваше здоровье, барышня Роза, вы тоже нисколько не постарели, и все такая же у нас красивая и статная, как и пятьдесят лет назад. За вас и ваше сокровище — дорогого господина Бахуса!

— За здоровье Розы! За Розу! — загомонили все, чокнулись и выпили.

Господин Бахус, который пил из большой серебряной кружки, приговорил зараз, глазом не моргнув, двойную порцию рейнской меры и прямо на глазах раздулся и даже немного вытянулся, как бывает, когда свиной пузырь наполняют воздухом.

— Покорнейше благодарю, дражайшие господа апостолы и родственники, — отвечала госпожа Розалия с учтивым поклоном. — А вы все такой же бесстыдный шутник, господин Петр? О каком сокровище вы толкуете, мне неведомо, а вам негоже вгонять в смущение благонравную девицу.

Сказав так, она потупила глазки и основательно приложилась к бокалу.

— Дорогуша! Сокровище мое, — вмешался тут Бахус, глядя на Розу влюбленными глазами и взяв ее за руку. — Чего ты так жеманишься? Ты же знаешь, что мое сердце принадлежит тебе уже двести осеней подряд и что среди всех ты у меня первая, кого я спешу приголубить. Скажи, когда мы наконец устроим пир в честь нашей прочной связи?

— Срамник какой! — ответила старушка Роза и отвернулась, покраснев. — С вами и четверти часа не просидишь без того, чтобы вы не начали приставать со своими амурами. Я девушка честная, и мне стыдно даже глядеть на вас. Что вы тут разгуливаете голым? Могли бы, по крайней мере, на сегодня одолжить у кого-нибудь штаны. Эй, Бальтазар! — позвала она виночерпия, развязывая свой передничек. — Повяжи-ка это господину Бахусу, а то одно сплошное непотребство!

— Розочка, если ты меня поцелуешь, то я готов прикрыться этой тряпкой, — воскликнул Бахус, явно настроенный на любовный лад, — хотя это против всяких правил и портит мой форменный костюм, но чего только не сделаешь ради прекрасной дамы!

Бальтазар повязал ему передничек, и шалун с нежностью привалился к Розе.

— Не будь здесь этой молодежи… — устыдившись, прошептала она и слегка склонилась к нему.

Пользуясь тем, что молодежь как раз кричала и галдела, бог вина под шумок не только принял в дар от благодетельницы ее передничек, но и получил причитающиеся за неудобство проценты. Затем он снова осушил залпом кружку и снова слегка раздался вширь и ввысь, после чего ему вздумалось попеть, и он затянул хриплым испитым голосом:

— Какой вы, однако, озорник, господин Бахус! — проговорила Роза, когда он закончил свое пение нежной трелью. — Вы же прекрасно знаете, что господин бургомистр и господа сенаторы держат меня затворницей и строго следят за тем, чтобы я с кем ни попадя не якшалась.

— Но меня-то ты могла бы все-таки иногда впускать к себе в спаленку, дорогая Розочка! — проворковал ей на ушко Бахус. — Ах, как мне хочется отведать, каковы на вкус твои сладкие губки!

— Вы плут! — воскликнула она со смехом. — Ведете себя как турок и хороводитесь одновременно с несколькими. Думаете, я не знаю, как вы любезничали с той легкомысленной француженкой, с барышнею из Бордо, и с этой бледной немочью из Шампани. Ступайте прочь! У вас скверный нрав, и вы не в состоянии оценить немецкую любовь и преданность!

— Вот и я того же мнения! — воскликнул Иуда и попытался поймать своей костлявой рукой руку барышни Розы. — И я о том же! Предлагаю вам взять меня к себе в кавалеры, а этот мелкий голый пузан пусть себе путается со своей француженкой!

— Что?! — завопил деревянный ухажер почтенной матроны и в гневе хватанул еще добрую порцию вина. — Розочка, ты что, собираешься связаться с этим молокососом одна тысяча семьсот двадцать шестого года рождения? Фу, и не стыдно тебе?! А что до моего голого костюма, господин нахал, то доложу вам, что и я мог бы запросто напялить парик, обрядиться в кафтан и прицепить себе шпагу, но мне все это ни к чему, потому что у меня внутри огонь и я не мерзну тут в подвале. А то, что она тут наболтала, наша барышня Роза, о француженках там всяких, так это все выдумки и ложь. Захаживать — захаживал, но только ради развлечения, чтобы позабавиться их остроумием, а больше — ничего. Тебе храню я верность, дорогуша! И мое сердце отдано только тебе!

— Хорошенькая верность, нечего сказать, господи помилуй! — продолжала гнуть свою линию дорогуша. — Довольно того, что доходит до нас из Испании о ваших шашнях с разными дамочками! Я уж молчу об этой слащавой распутнице Херес, об этом знает весь свет, но что вы скажете о сеньорите Тентилья де Рота и сеньорите Санлукар? А сеньора Педро Хименес, о ней что скажете?

— Черт побери, ваша ревность заходит уже слишком далеко! — рассердился Бахус. — Ведь нельзя же взять и порвать все старые связи. Что же касается сеньоры Педро Хименес, то тут ваши упреки совсем уж несправедливы. Я навещаю ее только лишь по дружбе, из добрых чувств к вам, поскольку она приходится вам родственницей.

— Что это вы такое плетете? Какая родственница? — удивилась Роза, а вместе с нею и все двенадцать сотоварищей. — С чего это?

— Разве вы не знаете, — продолжил свою речь Бахус, — что сеньора, вообще-то, родом с берегов Рейна? Достопочтенный дон Педро Хименес увез ее нежной юной лозой из Рейнской долины в Испанию, там она прижилась и получила потом его имя. И по сей день, хотя ей и привился сладкий испанский характер, в ней сохранилось большое сходство с вами, ведь общие фамильные черты никогда не стираются полностью. У нее тот же цвет, тот же сладкий аромат, тот же тонкий букет, и все это делает ее вашей достойной родственницей, драгоценная Роза!