Тогда сенатор Вальтер, странно улыбаясь, обратился к посольскому писарю с такими словами: «Ты, конечно, голубчик, высоко забрался, но сдается мне, что со скребницей ты управляешься лучше, чем с пером». Писарь изрядно струхнул и сказал: «Что это вы такое говорить изволите, сударь?! Не хотелось бы думать, что вы надо мной потешаетесь! Не забывайте, что я как-никак посольский писарь его королевского величества!» — «Ха-ха-ха! — разразился сенатор жутким хохотом. — С каких это пор посольские писари в посконных рубахах ходят да такие перья на заседания берут?»

Тут конюх взглянул на себя и с ужасом обнаружил, что на нем его обыкновенная рабочая одежда, а в руках — вот так фокус! — вместо пера самая что ни на есть натуральная скребница. Конюх оторопел, видя, что обман непостижимым образом раскрылся. Господин Вальтер как-то странно улыбнулся ехидной улыбкой, выпил одним махом огромный кубок за здоровье конюха, а потом вроде как почесал себе за ухом, но конюх ясно увидел, что над головой у него снова поднялось легкое облачко. «Боже меня упаси, сударь, с вами дальше пить! — воскликнул конюх. — Вы, как я вижу, чернокнижник и на всякие фокусы мастер!» — «Ну, это с какой стороны посмотреть, — ответил Вальтер совершенно спокойно и вполне дружелюбно. — Но одно скажу тебе, дражайший конюх и король скребниц, перепить меня у тебя не получится, даже не пытайся, потому что я себе в голову ввинтил такой особый краник, через который выпускаю винные пары. Вот гляди!»

Сказав так, он выпил в один присест очередной немалый бокал, наклонил голову, чтобы Бездоннеру было лучше видно, разобрал волосы на макушке — и на тебе! Там действительно оказался небольшой серебряный кран, какие делают на бочках. Господин Вальтер быстро отвернул его, и голубоватый пар вышел наружу, так что винный дух уже не мог причинить его мозгам никакого вреда.

От изумления конюх всплеснул руками. «Какое прекрасное изобретение, господин кудесник! — воскликнул он. — А нельзя ли и мне такую штуковину ввинтить? За любые коврижки!» — «Нет, никак невозможно, ни за какие коврижки, — ответил тот с важностью. — Вы, похоже, плохо себе представляете существо тайной науки. Но вы мне полюбились за ваше непревзойденное мастерство в питейном деле, и потому мне хотелось бы вам хоть как-то услужить. Вот, например, у нас сейчас вакантно место виночерпия — нам нужен управляющий в наш ратушный погреб. Бальтазар Бездоннер, брось ты этих шведов, у которых воды больше, чем вина, и переходи на службу к достопочтенному сенату нашего города! И даже если в конце года у нас счета сходиться не будут и выяснится, что мы вдруг стали потреблять гораздо больше вина только потому, что ты втихаря будешь прикладываться к нашему добру, то это мы тебе простим, потому что другого такого молодца нигде не сыщешь! Бальтазар Бездоннер! Если пожелаешь, я завтра назначу тебя ратушным виночерпием! Откажешься — тоже не беда. Тогда уже утром весь город будет знать, что швед подсунул нам вместо писаря обыкновенного конюха!»

Предложение пришлось Бальтазару по вкусу, как будто его угостили благородным вином. Он окинул взглядом это огромное винное царство, хлопнул себя по животу и сказал: «Согласен!»

Потом они обсудили некоторые детали договора, касавшиеся того, что станется с его несчастной душой после кончины его бренного тела. Так он сделался виночерпием, а капитан Вейнглотт отправился назад в шведский лагерь, ни до чего толком не договорившись. Когда же императорское войско вошло в город, бургомистр и городской сенат были рады, что не связали себя никакими особыми обязательствами в отношении шведов, хотя и сами не понимали, как им это удалось.

На этом Роза закончила свой рассказ, за который Апостолы и я вместе с ними ее дружно поблагодарили, посмеявшись над горе-посланниками.

— А что потом было с этим веселым бражником Бальтазаром Бездоннером? — спросил Павел. — Так все и служил виночерпием?

Роза обернулась с улыбкой и кивнула, показывая в угол зала.

— Вон он там сидит, курилка, как и двести лет тому назад! — сказала она.

Я глянул и похолодел: там, в углу, сидел бледный, тощий человек, который громко всхлипывал, обливаясь слезами, и все прикладывался к рейнвейну. Несчастный был не кто иной, как виночерпий Бальтазар, который явился с кладбища при храме Богоматери, после того как его вызвонил Матфей, заставивший его наконец проснуться.

— Так, значит, старина Бальтазар, ты служил конюхом при капитане Вейнглотте, а потом еще посольским писарем или секретарем, прежде чем стать виночерпием? — воскликнул Иаков. — А что за условия поставил тебе тот господин с краником на голове?

— Ах, сударь! — отозвался со стоном старик, и стон этот, вырвавшийся у него из груди, прозвучал так жутко, будто сама смерть решила подыграть ему на фаготе. — Ах, сударь, не требуйте от меня ответа.

— Не таись! Скажи как есть! — загомонили Апостолы. — Чего хотел от тебя этот кустарь-паровик, этот мухлевщик, гонитель винных духов?

— Моей души.

— Бедняга, — проговорил с серьезным видом Павел. — А что он предложил тебе взамен?

— Вина, — пробормотал еле слышно старик, и в голосе его, как мне показалось, звучала обреченность.

— Объясни ты толком, как он сумел заполучить твою душу?

— К чему рассказывать такое, господа? Это все ужасно, и вам не понять, что значит остаться без души.

— Что верно, то верно, — сказал Павел. — Мы сами — веселые духи, дремлем в вине и радуемся вечному, ничем не омраченному счастью, не ведая никаких страхов, ибо мы никому не подвластны и никто не может нам причинить зла или напугать нас. Поэтому нам хочется понять тебя, так что расскажи, как было дело!

— Но за столом у нас сидит тут человек, ему такое вредно слушать! — возразил старик. — В его присутствии я не могу рассказывать.

— Рассказывайте смело! — воскликнул я, дрожа от страха. — Некоторая порция ужасов мне не повредит! И что такого особенного вы можете поведать, кроме того, что вас прибрал к себе черт?

— Вам бы, сударь, лучше помолиться, — тихонько проговорил старик. — Но если вы так все настаиваете, то слушайте: человек, с которым я той ночью сидел вот тут, в этом зале, угодил в скверную историю. Он продал свою душу нечистому, но выторговал себе условие, что сможет выкупить ее обратно, если предоставит взамен другую душу. Многих ему удавалось подцепить на крючок, но потом они все же у него срывались. Меня же он прихватил как следует. Я вырос неучем, без всякого надзора, а жизнь на войне тоже особо думать не учит. Бывало, скачешь по полю брани ночью, смотришь при свете луны на погибших, на друзей и недругов, и думаешь: «Вот умерли они, жизнь кончилась для них», о душе я особо не задумывался, о небесах и преисподней и того меньше. Но зная, что жизнь коротка, я хотел насладиться ею в полной мере и потому со всею страстью отдался вину и игре. Эту мою склонность и приметил слуга дьявола. Той ночью он сказал мне: «Пожить бы лет двадцать-тридцать в этом чудесном царстве, в этом винном раю, где можно пить сколько влезет, вот это была бы жизнь, верно, Бальтазар?» — «Верно, — согласился я. — Да только как мне сюда попасть?» — «А ты сначала реши, чего тебе больше хочется — пожить здесь, на земле, в свое удовольствие, в этом винном погребе, или потом, поверив во всякие сказки, отправиться туда, не знаю куда, где неизвестно, что за жизнь и нальет ли кто вина?» Я принес страшную клятву и сказал: «Пусть останки мои упокоятся там же, где лежат мои сотоварищи. Мертвые ничего не чувствуют и ни о чем не думают, это я твердо выучил, наглядевшись на тех, кто полег с пулей во лбу. Я же хочу еще пожить, и пожить весело!» На это человек тот ответил: «Ну, коли ты решил отказаться от того, что будет потом, то, считай, место виночерпия уже твое, осталось только поставить твое имя вот в этой книжице и принести по всей форме клятву». — «Плевать я хотел на то, что будет потом! — воскликнул я. — Желаю служить тут виночерпием до скончания века, пока живу, а когда зароют меня в землю, пусть черт или кто другой забирает себе все остальное!» Не успел я это проговорить, как появился некто третий. Он оказался рядом со мной и протянул мне книжицу, чтобы я поставил свою подпись. Я глянул и понял, что это вовсе не Вальтер, бывший кузнец!