соседей; землю, на которой живут его родственники и соседи.

Сущность снова опустилась к земле и полетела вдоль дороги. Сущность полетела быстрее и оказалась на центральной улице Москвы. Знаменитая Тверская горела и гудела клаксонами машин. Проститутки не стоят на Тверской. Проституток вызывают по Интернету. Проститутки сидят в подворотнях Ленинградского проспекта. Кремль охраняют войска. Возле «Метрополя», ресторанов, Госдумы, дорогих ночных клубов стоят спецагенты, швейцары и охранники.

Сущность представила, что у нее рак. Что она умерла.

Она не может умереть. Богу придется проводить с ней разъяснительную беседу. На самом деле, — об этом не догадываются в материальном мире, — Бог всегда и с каждой Сущностью проводит разъяснительные беседы лично. Сущности делятся на две категории: те, которые должны вернуться в материальный мир, и те, которым там больше делать нечего. Есть ли чего делать или нет, решает Бог. Умереть Сущность не может. Она бессмертна. Сущности делятся на две категории: вторая — кому бессмертие дается в наказание.

Нужно убираться отсюда, представила Сущность. Зло материально, — оно не может навредить Сущности, но оно оставляет память. Память мешает погрузиться в ничто и обрести покой.

Сущность находит свой дом. Она забирается внутрь дома.

Ванная комната с розовыми женскими занавесками и кружевным кафелем. Шумит вода. Сущность окунается под воду и долго плавает, ныряет, отфыркивается. Выныривает и так лежит, качается блаженно на волнах.

Безветренно. Еще ночь.

Сущность представляет черную черноту.

Нужно перекусить.

В холодильнике на стеклянных полках много еды. Сущность бредет по квартире: странно, что никого в комнатах нет. Конечно! Сейчас же ночь. Жена спит. Она спит как ребенок, как маленькая девочка — сопит в подушку. Светит фонарь в окно. Слюнка вытекла изо рта спящей и застыла ночной синей каплей на щечке. Рядом спит мужчина, муж молодой женщины. Сущность прислушалась к его дыханию: сон мужчины неглубок; он видит сны и страдает. Страдает его Сущность. Это будущее. Заглядывать в будущее нельзя даже Сущностям. За этим последует наказание. Оно не будет материально. Черная чернота окрасилась на востоке розовым, голубовато-красным, ярко-оранжевым. Огненный шар сжигает блаженное ничто — дарованный Богом покой гибнет в его клокочущих протуберанцах.

Сущность пугается и перебирается на кухню прочь от спящих.

На плите — кастрюля.

Сочное мясо в густом бульоне с кусочками овощей и специями — лагман.

Это она…

Она, его жена, знала, что ночью он проснется и, накинув халат на дрожащие плечи, станет бродить по квартире. Подойдет к окну и будет смотреть на улицу. Синий фонарь. Гадкий синий фонарь, зажигаемый каждый вечер старушкой с первого этажа, страшно раздражает его. Старушка ходит выгуливать собак и зовет их, — и больше всего на свете боится, что собаки потеряются в черной черноте. Он ненавидит ее собак. Он откроет входную дверь, спустится с третьего на первый этаж: с бранью и проклятиями в адрес старухи собачницы щелкнет выключателем. Он вернется и довольный черной чернотой станет есть прямо из кастрюли. Он всегда ест ложкой из кастрюли. От этого еда прокисает.

Сущность сняла крышку с кастрюлю. Она поискала ложку. Выудив из кастрюли большой кусок мяса, стала его жевать, зачерпнула половником бульон.

Вкусно.

Сущность представила — как это вкусно поглощать пищу материального мира!

Большой кусок мяса не разжевывался — попалась кость. Лагман делают из баранины. Баранина должна быть с косточкой. Сущность вынула кость изо рта и стала разглядывать ее. Сущность положила на ладонь кусок мяса с костью.

Ужас! Ужас потрясает Сущность.

На ладони лежала человеческая ступня: часть без пятки с большим пальцем, изжеванным зубами Сущности, в кусочках овощей. От распухшего пальца отстал ноготь, большой синий ноготь, с обгрызенными концами. Сущность хотела закричать. Она не могла кричать, она могла только представить. Она бросилась к воде, чтобы смыть с рук ужас. Воды в кране не было. Рвота душила Сущность. Но Сущность не могла стошнить съеденное, она могла только представить. Сущность бросилась к холодильнику, открыла его, схватила банку с помидорами. О, эти домашние помидоры, закатанные в зиму любимой женой. Сущность хлебнула рассола прямо из банки, достала помидорину и сунула себе в рот. Стала жевать. Помидорина не жевалась. Она вывалила помидорину на ладонь. И застонала. Сущность не могла стонать, она представила. На ладони лежал человеческий глаз! Не просто глаз — белок, радужка и зрачок — глаз со вспученными лопнувшими сосудами, как бывает после воздействия contusio — страшного динамического удара. Потрясенная Сущность перевела взгляд на банку. В банке наполовину было кровоизлитых человеческих глаз. Как после множественных contusio.

Вязенкин проснулся, открыл глаза.

В висках стучало.

Было светло.

Он потянулся и ощутил боль во всем теле, словно упал он с высокого этажа и переломал все кости — руки не поднимались, ноги не сгибались в коленях. Он стал напряженно вспоминать.

Комната, где находился Вязенкин, была небольшой, уютной: на стене висели ходики с боем и кукушкой, картины — рисунки его дочери, вставленные в рамку и под стекло. Часы тикали. Вязенкин подумал, что его отец всегда любил часы с боем, — они висели во всех комнатах дома. По ночам гости, не привыкшие к их разнообразному музыкальному бою, просыпались. Вязенкин последнее время редко бывал в доме у родителей — тревожно вздрагивал от боя настенных часов. Он вставал и останавливал ходики. Утром отец обходил комнаты и пускал маятники снова.

Часы шли как ни в чем не бывало. Вязенкин удивился и вдруг вспомнил…

Ему снился солдат. Это был сапер. Он не помнил его фамилии. Он не помнил его имени. Но хорошо помнил, как стоял вместе с другими над истерзанным взрывной волной и осколками телом. И вглядывался в детали: маленькую дырку под красным выпученным от динамического удара глазом, мокрую кровяную грудь, и голую ногу — ступню, отрубленную наполовину осколком, с синим обгрызенным ногтем на большом пальце.

Вязенкин застонал и перевернулся лицом к стене.

По деревенской улице проехала машина. Где-то во дворах заголосили петухи, вслед, будто по команде забрехали собаки.

Часы, щелкнув, стали бить. Бом, бом, бом. Три, четыре, пять.

Вязенкин придавил голову подушкой и зажмурился что есть силы. Часы отсчитали положенное. Вязенкин не следил за боем и сколько времени знать не хотел. Ему нужно было выпить. Теперь не хотелось думать ни о плохом, ни о хорошем, — нужно было выпить. Вязенкин прислушался, — в доме ни звука.

«Предки во дворе», — решил он. Спустился вниз, ринулся на кухню. В холодильнике нашел початую бутылку водки. Дрожащими руками откупорил, приставил горлышко ко рту. Пил и оглядывался. Когда Вязенкин взбирался на второй