это замечено… 20 августа в… Знаменке… произвел насилие над дочерью попа и унес вещи, за что был приговорен к расстрелу. В этом же селе, днем этого же дня приговор был приведен в исполнение»[1679]. Комбат Алейского полка В. Цыкунов вспоминал, что в селе Новичиха два партизана «запьянствовали, были замечены в мародерстве, грабеже и изнасиловании». Зачитав им на площади смертный приговор, их «отвезли за село и расстреляли»[1680].

Есть свидетельства о неоднократных жестоких наказаниях группок роговцев за насилие: так, атаман и его штаб осенью 1919 года приказали казнить в селе Верх-Жилино Косихинской волости Барнаульского уезда четырех партизан (Павла и Степана Куманёвых, Егора Дрожина, Андрея Першина, все – из села Малахово) за «ихнее бесчинство и насилье к женщинам» в двух селах[1681]. В январе 1920 года районный съезд 15 волостей в Жуланихе (176 делегатов), защищая Рогова от обвинений в потворстве изнасилованиям, отметил факт «возмутительного насилия» в селе Верх-Жилино и расстрел девяти виновных – по приказу командования роговского отряда[1682]. Десятилетие спустя коммунар П. И. Титов из Косихинского района публично поведал о некоторых деталях: «У нас в 1919 году, когда нехорошевская разведка[1683] изнасиловала попадью, – что, пощадили своих? Нет, брат, утром девять человек так и уложили на льду…»[1684]

Если учесть показания Рогова о расстреле им трех насильников в Кузнецке и казнь по приказу Чумышского крайсовета 13 новосёловцев за особо циничные преступления[1685](среди которых почти наверняка были и изнасилования), то его войско потеряло два-три десятка партизан. Причем, если отдельно считать потери новосёловского отряда (составлявшего сотню бойцов, впрочем при большой текучести), ему была учинена практически децимация. Правда, четверо и девятеро казненных в Верх-Жилино и дают 13, совпадающих с числом приговоренных крайсоветом, поэтому, принимая во внимание сведения о принадлежности большей части расстрелянных к батальону Нехорошева, мы не можем уверенно говорить о расправе именно с отрядниками Новосёлова.

Приморские партизаны вспоминали о чистках уголовных отрядов и наказаниях за бесчинства в отношении китайцев и корейцев – так, в мае 1919 года в селе Фроловка Сучанского района за изнасилование кореянки был осужден и расстрелян один из партизан[1686]. По приказу И. П. Шевчука были расстреляны партизаны, посланные в село Покровка для ареста жены начальника станции, на которую поступил донос, что она публично обещала сообщить калмыковцам и японцам об оказываемой жителями поселка помощи партизанам. Причиной казни стало то, что на обратном пути посланцы Шевчука изнасиловали и убили арестованную[1687]. Известный тряпицынец А. И. Вольный показывал после ареста, что Нина Лебедева многие смертные приговоры населению смягчала, а также требовала реальных наказаний для насильников[1688] (но подтверждений подобных кар автору не встретилось).

В архивах хранятся свидетельства многочисленных случаев партизанского сексуального насилия, однако подавляющее большинство таких эпизодов, разумеется, осталось незафиксированным. Тем не менее и сохранившиеся документы способны весьма красноречиво поведать об этой мрачной странице разгула партизанщины. Однако пока они не привлекают заметного внимания исследователей.

Глава 13

ТЕРРОР И ВАНДАЛИЗМ

В судорогах партизанского террора, сотрясавших восток России, огромную роль играли имущественные и сословные противоречия. Искусство повстанческой войны подразумевало умение находить общий язык с населением. Но партизаны относились к жителям соседних деревень как к чужакам и очень легко применяли силу; всех сколько-нибудь зажиточных грабили, а нередко и избивали, насиловали, калечили и убивали. К хозяевам, которые поддерживали не повстанцев, а власть, применялся настоящий террор.

Штабы тасеевских, щетинкинских, мамонтовских, роговских, тряпицынских партизан являлись местом изощренных пыток, казней и изнасилований. В конце мая 1919 года представители рядовой сельской управы в Канском уезде писали властям: «…в селе Рождественском [имеется] местная военная организация (дружина. – А. Т.) из 95 человек. <…> Большевики [за это] мстят, забирают на пашне, некоторых убивают, некоторых уводят в плен в Тасеево… Смертную казнь проводят т[аким] о[бразом]: забирают на пашне крестьянина, пока везут в свой штаб, бьют плетьми и прикладом винтовки, затем штаб предлагает пытать, начинают отрезать у него уши, нос, кожу резать, затем живьем жгут на костре. Были случаи, что плетьми до смерти забивали. Сведения эти достоверны, т[ак] к[ак] останки сожженного крестьянина и еще [один] труп привезли в с[ело] Рождественское»[1689]. Крестьяне, привыкшие сдирать шкуры с забитого скота, легко проделывали подобное с пленниками: обычно вырезали ленты («ремни»), но бывало, снимали кожу со спины и пр.

Оперсводка 2‐й Сибирской сводной дивизии от 27 июля 1919 года, адресованная управляющему Томской губернией, гласила, что из разбежавшихся по тайге остатков шаек П. К. Лубкова и П. Гончарова сложилось несколько мелких банд в 10–15 человек, которые нападают из тайги на прииски, забирают у крестьян деньги, продукты и лошадей. Те, кто оказывал содействие правительственным войскам, «…подвергаются беспощадной мести. Так[,] крестьянин Лукас из пос[елка] Медодатского (эстонец), по рассказам крестьян, варварски замучен, при чем со всей верхней половины тела у него была содрана кожа»[1690]. Тем же летом в селе Муромцево Тарского уезда партизанами А. И. Избышева был жестоко убит вместе с семьей купец второй гильдии П. Г. Обухов, известный своей благотворительностью[1691].

В ту пору любые меры, ущемлявшие материальные интересы крестьян, могли стать поводом для большого мятежа с почти непременным истреблением администрации, казаков, духовенства и «буржуев». Например, в конце августа и сентябре 1918 года против мобилизации восстали крестьяне-переселенцы многих волостей Змеиногорского и Славгородского уездов, рассчитывавшие, что большевики вернутся и разрешат им передел казачьих земель[1692].

В селе Шемонаевском Змеиногорского уезда мятежники, вооруженные винтовками, принесенными с фронта, сначала убили (активно используя также камни и палки) двух милиционеров и 11 военнослужащих, пытавшихся силой отправить новобранцев на сборный пункт; затем двух арестованных и тяжело избитых офицеров забрали из больницы и зарыли на кладбище живыми[1693]. В Славгороде жертв оказалось намного больше. На рассвете 2 сентября вооруженные крестьяне, включая и немцев-колонистов близлежащего села Архангельского (Черный Дол), напали на Славгородский гарнизон и освободили односельчан, арестованных за неповиновение; часть повстанцев атаковала «дома буржуев и кулаков». Офицеры и солдаты, находившиеся на частных квартирах, не ожидали нападения и в подавляющем большинстве погибли. Вырвавшиеся из города стремились пробиться к станции Бурла, но в районе деревни Хомутино «отряд встретил вооруженные банды крестьян и, охваченный со всех сторон, пал жертвами, причем пощады не было: раненых офицеров и добровольцев крестьяне зверски добивали вилами и лопатами, выкалывали глаза…»; спаслись лишь четыре стрелка во главе с поручиком Берниковым[1694].

Как докладывал чуть позднее начальник Славгородской милиции,