– Что… Что это? – недоуменно пробормотал нэрриха и сразу взвизгнул зло и резко: – Ты знал? Ах ты червь…

– Апу, назад, – жалобно охнула Аше и метнулась в охранное кольцо, как в густой тростник, впустивший посвященную и сомкнувшийся за её спиной.

– Нет… – королева попробовала приказать обстоятельствам, с болью понимая, что именно теперь её власть ничтожна.

Клинок нэрриха сделался виден весь, он перерезал узор жизни Абу, алое и багряное расплылось пятном и стремительно потускнело, иссякло мелкими стежками капель. Королева выдохнула боль – и снова проглотила тошнотворный солоноватый привкус собственной крови. За время мучительного переезда из столицы она много раз желала увидеть, как навсегда смолкает южный всезнайка, как неуемный еретик бледнеет и признает величие рода Траста фактом своей гибели. Она клялась свершить казнь и молила Мастера о помощи, она самонадеянно твердила: высшая кара падет на голову болтливого еретика и уничтожит его!

– Нет, не надо, – еще раз жалобно попросила королева у Мастера и всех остальных, кто мог бы исправить неисправимое. – Пожалуйста…

Когда свет жизни иссяк, кровь Абу сделалась невидимкой, а нэрриха, сопровождаемый в каждом движении вихрем перламутра, метнулся вдоль пламенного кольца. Он рычал, размахивая оружием, с присвистом выдыхал зов родному ветру и приказ ему же: найти проход сквозь неведомое, немедленно открыть путь туда, куда сына ветра вел долг найма! Хотя, пожалуй, его вдвое сильнее гнала злоба обманутого, а значит – униженного. Нэрриха рычал проклятия на всех известных ему наречиях, свистел пустынным ветром, сплетал от травы ввысь ростки туманных вихрей, умеющих ощупать незримое и найти неприметное… Но двойное кольцо охраны шатра пока что оставалось непреодолимой преградой. Огненный тростник колебался, гнулся, но не раскрывал врагу тропы.

Королева на миг отвлеклась от ближнего, отметив в долине движение множества людей и яркое скопление серебряных бликов, похожее формой на созвездие Арки Мастера. Сознание потянулось туда, вовлеченное в круговерть перестроений группы нэрриха и перекличку их ветров – и не способное уже отстраниться. Незримое взгляду сперва не давалось и разуму, не открывало себя, рябило, но постепенно прояснилось и выстроилось во внятную картину.

Западный ветер ровным потоком омывал фигуры нэрриха, замерших в напряжении. Двое стояли в классических позах приветствия, принятых у носителей длинных клинков. Еще двое ласкали пальцами древки копья и алебарды. Последний и младший – Изабелла не сомневалась в верности ощущений – дрожал, потел, вздыхал со стонами и неуверенно пробовал натяжение тетивы.

Оллэ – его королева заметила последним и узнала резко, рывком – двигался навстречу противникам вместе с ветром, отрешенно спокойный и неторопливый. Широкие рукава ветхой рубахи плескались рваными парусами, свободно пронизываемые дыханием запада. Пустые ладони разведенных, опущенных рук трогали родной ветер кончиками пальцев, как ласкового кота. Оллэ постепенно сделался понятен весь, от встрепанных волос, забрасываемых ветром ему в лицо и вынуждающих моргать – и до крадущейся поступи босых ног. Серебро раха – того, что дает жизнь детям ветра – не проступало в нем подобно узору сосудов человеческой крови, но наливалось светом, словно весь сын шторма был создан из переливчатого тумана. Сердце билось медленно, в глазах отражался далекий полдень, на губах играла улыбка, не обещающая добра, подобная малой тучке, предвестнице страшнейшего морского шторма. Оллэ замер в трех каннах от противников, поклонился, последовательно изучил каждого.

– Что привело вас сюда и втравило в склоку людей? – тихо спросил Оллэ.

– Твой ученик убил младшего и трусливо сбежал на запад, за море, где его прячет от нас твой ветер, – с вызовом молвил ближний нэрриха, шевельнув в приветствии парные клинки.

– Ложь. Альбу убили люди. К тому же это произошло не намеренно, а по недоразумению, подстроенному врагами Эндэры. Обычная политика, игра властителей мира людей, – отозвался Оллэ. – Кортэ погиб, спасая Виона. Два дорогих мне сына ветра ушли из мира… Кого же я прячу за морем, или вы сомневаетесь в моих словах?

Все пять нэрриха на краткое мгновение дрогнули, ветры смутились и заплясали в хороводе кругового вихря, взбивая туман слоистой шерстью, спрядая его в нить смерча.

– Но как же тварь? – жалобно упрекнул младший, ослабляя тетиву и скрюченными пальцами пробуя удержать стрелу, готовую клюнуть неповинную траву.

– Тварь выпустили люди, – отозвался Оллэ. – Власть над ветрами сладка и желанна, а еще более вожделенна людям долгая жизнь, которую можно вырвать у нас вместе с раха. Так они полагают… Уходи, малыш. Не мсти мне, покорно следуя людской лжи, а равно не поддавайся гневу и не мсти людям, обманувшим тебя. На этом поле сошлось слишком много обманов и полуправд, обид и расчётов, они сплелись, перепутались… И будут разрублены без жалости. Еще не поздно отойти в сторону. Ты свободен, как любой ветер.

– Но ведь – долг чести, – виновато возразил младший. – Я поклялся наказать тех, кто погубил одного из нас, самого слабого и беззащитного.

– Разве ты не накажешь виновных, юный сын полудня, просто оставив утлые лодки их жизней – моему шторму? – голос Оллэ прошелестел ласковым ветерком, щекочущим лапы винограда.

– Пожалуй, – с облегчением выдохнул лучник, уронил стрелу, с отвращением бросил лук, порвав тетиву. – Что должно приключиться, чтобы я еще раз поверил словам людей и их беде?

– Поживешь – узнаешь, – улыбнулся старейший нэрриха. Он поклонился, провожая взглядом шагающего прочь бывшего противника. Затем синее озеро взгляда Оллэ подернулось льдом, сын шторма обернулся к вооруженным и не готовым согласиться на мир. – Значит, вам нужен я. Фальшивые пологи не держатся на большом ветру, они сорваны… Отныне правда очевидна: вы желаете уничтожить меня и поделить мою силу. Разве я плохо учил вас?

– Разве мы плохо учились? – усмехнулся обладатель парных клинков. – Я сам наставник и обучен не хуже твоего, но я умнее, я даю младшим многое, но оставляю себе лучшее и тайное, чтобы они не восстали против меня и не пожелали назваться старшими.

– Ты никогда не верил в себя, – сухо предположил Оллэ. – Я обычно отдаю всё, без остатка, как отдавал тебе и иным, сочтенным готовыми принять знание. Это мой грех: долгое время я не оценивал учеников по их душам, принимал во внимание лишь опыт. Не было для меня ничего острее и глубже ощущения нити собственной жизни, режущей пальцы, готовой, как тетива лука, лопнуть в единый миг… и навсегда. Приходится признать: я создал вас такими, и я же вынужден остановить вас теперь. Выбор сделан. Вы не уходите из боя.

– Мы остаемся, – шепнули четыре ветра, петлей обвивая шею Оллэ. – Тебе пора уйти. Ты стар.

Все пространство воздуха в долине уплотнилось, чаша земного прогиба наполнилась тишиной, нехотя пропускающей стремительные, неразличимые глазу человека движения стали и живых тел, отмеченных серебром раха. Изабелла охнула, попыталась обхватить голову, закрыть глаза и зажать уши, спасаясь от жути – но не смогла… Руки плыли к лицу слишком медленно. Она видела, не желая смотреть и слышала, не превозмогая отвращения к безжалостному в своей полноте дару, полученному от Аше.