дальше огонь охватил у него ступни, и он пританцовывал на месте, как будто плясал краковяк. Появилась большая красная пожарная машина. За рулем ее сидел полковник Хомин, рыжий лис. На приступке рядом с водительской стороны стояла Ракова Наталья Евгеньевна в форме генерал-лейтенанта и размахивала левой рукой, вроде как руководила противопожарными мероприятиями.

А команда спасателей, судей из Сердобского городского суда и из Пензенского областного суда, бежала позади дружной толпой, держа в руках совковые лопаты, вероятно, готовые закопать, что угодно и кого угодно, и забросать огонь землей. Только генерал Прошин тряс пожарный рукав и не понимал, почему из него не бьет вода, и поэтому заглядывал в его просвет и недоумевал от всего происходящего.

Я хорошо понимал, что Маскаев ждет от суда больших перемен. Здесь теплилась его последняя надежда. В СИЗО ему уже объяснили, что если решение апелляционного суда останется таким же, то решение Сердобского суда вступит в законную силу, и его отправят на зону. А там его «опустят» или убьют, третьего не дано. Отец, изнасиловавший тринадцатилетнюю дочь, становится вне закона. Выбор у него оставался небольшим – стать «петухом» и семнадцать с половиной лет «кукарекать» на зоне или умереть честным отцом.

25

Я тоже, с чего не знаю сам, сильно надеялся на суд апелляционной инстанции. Я ждал, что он разберется и найдет, или даже не найдет, а всего лишь восстановит справедливость и даст честную и единственно верную оценку всем событиям по сфабрикованному уголовному делу. Ведь даже непрофессиональным взглядом становилась видна явная ложь дочери и матери. Отец, якобы, насилует дочь, при этом оставляет ее девственницей. Я понимаю, что можно допустит и другие формы половых отношений, не традиционных, или кто-то назовет их – извращенными. Но если девочка врет в главном, потому что она остается девственницей, то она врет, безусловно, и в остальном. И только стоит добиться истины от девочки, ее честных показаний, узнать мотивы ее лжи, то все встанет на свои места. Никакого изнасилования здесь не окажется, его и в помине не существовало. На что же надеются Сунин и Сербенев, понимая, что дело уходит в свободное плавание, и может оказаться в самых различных судебных инстанциях, вплоть до Верховного суда? И меня самого стала пугать простая мысль, что если так, как поступили они, возможно, поступят и другие. Никто не будет разбираться в лживом деле, чтобы изменить его судьбу. Здесь наступает то, что называют коллективной, корпоративной, профессиональной солидарностью. Вот оно ужасное явление в правосудии Пензенской области, и я боялся подумать о чем-то дальше.

Недавно в программе «Время» рассказали об осужденном за изнасилование в Америке Энтони Бродуотере. Обвинила его когда-то студентка, а теперь популярная писательница Элис Сиболд. Судья Верховного суда штата Нью-Йорк Гордон Коффи (и мне это напомнило персонажа из «Зеленой мили») отменил обвинительный приговор об изнасиловании и другие, связанные с ним вопросы в отношении 61-летнего Бродуотера. Но произошло все спустя сорок лет, когда суд оправдал американца, отсидевшего шестнадцать лет за изнасилование той самой писательницы, автора бестселлера «Милые кости». И 22 ноября 2021 года Энтони Бродуотер оправдан.

Я уже из Сибири набрал номер телефона своего друга Санька. Это с ним мы ездили на встречу с Сергеем Лаховиковым в Тарханы… Санек мне ответил:

– Неужели ты еще не понял, что у нас не бывает оправдательных приговоров!?

За большим столом, стоящим поперек длины зала, в самом его начале, сидели трое судей. Справа от них виднелась дверь. Как я понял, они оттуда вышли и через нее станут уходить, потому что в дверь, в которую вошел я, с противоположной стороны зала, они не входили. Я бы обязательно их увидел, находясь в вестибюле, перед самим залом для судебных заседаний. Нет, здесь они точно не могли пройти, чтобы я не сумел их не заметить. Тем более что черные мантии выделяли их на фоне всего интерьера и всех людей, что находились вместе со мной. И вообще, трое человек в длинных одеждах, да еще черного цвета, прошли бы мимо меня незамеченными – такое невозможно представить. Теперь они все трое сидели за столом, и я видел их черные убранства только до пояса. Все равно, видя их даже до пояса, но в черных одеждах, и сразу троих, это производило сильное и впечатляющее зрелище. Они и были, так называемым, коллегиальным составом. По центру сидел солидный мужчина крепкого телосложения. Это мог увидеть любой, хотя на всех одета свободная и трапециевидная мантия. Лицо у него – красивое, морщинистое. Морщины словно придавали его внешнему облику вид мудрого человека. Глаза уставшие и задумчивые. Все украшалось и дополнялось шевелюрой густых седых волос, зачесанных назад. Слева от него находился другой судья, совершенно другой, какой-то субтильный, худой, и можно было догадаться, что он высокий ростом. С прямыми темными волосами и узким лицом, вытянутым так сильно, что производил неприятное впечатление. Все судьи мужчины будто нацепили застывшие маски на лица, демонстрируя принципы объективности и беспристрастности. Словно неживые лица могли говорить окружающим, что у них нет, и не может быть заинтересованности, как переживать за кого-либо, хлопотать или склонять в какую-либо сторону и кого бы то ни было. Мне, как врачу морга, так много видевшим мертвые лица, показалось все довольно странным и неуместным использовать подобный прием. Хотя я понимал, что их работа – больше слушать, чем говорить. И только справа от них, ближе к потаенной двери или к безопасному выходу из зала правосудия, сидела судья-женщина. У нее у одной, среди троих судей, оказалось живое, с активной мимикой, лицо. А поскольку расстояние до них от меня составляло несколько метров, не меньше трех, как мне казалось, я не смог разглядеть на ее лице морщин. Мне стало казаться, что она молодая. Невольно приходили мысли, как она так быстро поднялась до высокого уровня в иерархии судей или, вообще, всего судейского сообщества. Она или сильно умная и беспристрастная, или, неужели, подумал я, у нее тоже покровители такого же ранга, как у прокурора Раковой, и тоже: и здесь, и в Москве. У нее красиво смотрелись черные короткие стриженые волосы и небольшие, треугольниками по форме, но выразительные глаза с оживленным взглядом. И я потом вспоминал, кого она мне напоминала, и вспомню: ну, конечно, актрису Фатееву. В целом, у судьи-женщины оказалось приятное лицо, подходившее для артистичной натуры. И мой взгляд невольно падал на нее.

Возвращаясь с адвокатом на его машине домой, я узнаю, что симпатизировал Акатовой