Мадлене Руфьевне. Осужденные отзывались о ней не очень лестно. И вы скажите мне, господа, а кто же любит судей, ведь они сажают в тюрьму. Но позвольте, дорогие читатели, не согласится с вами. Долго проработав в судебной медицине, я чаще видел, что судья назначает сроки наказания намного ниже верхней границы, предусмотренной статьей уголовного кодекса. А про Акатову говорили наоборот, что она с легким сердцем «закатывала» даже невиновного, то есть, с сомнительными доказательствами его вины, по самой верхней планке уголовной статьи. Чаще она отрывалась на мужчинах, которых на зонах и в колониях в нашей стране в восемь раз больше, чем женщин.

Она мне и запомнится в областном суде сильнее всех, может только потому, что вступит со мною в научную полемику по вопросам судебной медицины. Нет, я здесь даже неправильно выразился. Она не вступит в полемику или спор. Она станет утверждать о том, что с ее точки зрения есть непреложная истина, как истина в последней инстанции. Она будет беспощадной ко мне и равнодушной к судьбе подсудимого.

– Уважаемый суд! – обратился я к ареопагу, трем судьям апелляционной инстанции. – Хочу сказать о свидетельствуемой Маскаевой Ирине Петровне. Мне пришлось обследовать ее с тремя врачами гинекологами и врачом-хирургом. Описание ее полового статуса судебным врачом из Липецка, а также двумя экспертами Пензенского областного бюро и наше – меня и четырех врачей центральной районной больницы – по большому счету, очень близки. Совпадают по сути, но только в описательной части, а не в выводах. И вы можете убедиться, если все эти экспертизы прочтете… Извините, я думаю, конечно, вы все уже прочитали!

– А не могли бы вы избавить нас от долгих ожиданий ваших выводов? – вот так сразу Мадлена Руфьевна вмешалась в мое выступление. Остальные судьи с восковидными лицами молча продолжали слушать. – Это же в вашем заключении, после всех описаний, не последовало выводов? И я хочу спросить – почему? И мы ждем от вас ясного и короткого ответа!

– Струсил! – честно признался я.

– Поясните! Коротко! У нас нет времени! – озабоченно говорила Акатова, – Сегодня вы не один у нас…

Леха, сидевший сзади в первом ряду на мягком стуле сразу от центрального прохода зала судебного заседания, понимал, что на сегодняшний день могло быть действительно не первое и не последнее дело, рассматриваемое областным судом апелляционной инстанции. И он боялся, что я не успею сказать самого важного или главного, поэтому стал торопить меня и шептал со своего места:

– Не тяни! Время! Говори сразу!

На телевизионном экране, на что я быстро снова посмотрел, маячила фигура, уже осужденного нашего городским судом, Маскаева Петра Федоровича. Но что он говорил или пытался сказать, мы продолжали не слышать. А слышал ли он то, что происходило в зале судебного заседания при рассмотрении его дела, мы опять не знали. Потом адвокату объяснят, что звука не было, или не стало почему-то именно при заслушивании дела по Маскаеву, по техническим причинам. Где-то сгорела проводка и, наверное, поэтому я ощущал реально запах гари. Но по таким преступлениям и при повторном рассмотрении их в суде, не раз потом я буду возвращаться к мысли, должна обязательно вестись аудиозапись всего судебного заседания. И она должна храниться, чтобы ее можно было в любое время снова прослушать и установить, как проходил процесс, а не только читать записи секретаря судебного заседания, где протокол окажется отредактированным судьей, что и сделает Сербенев у нас в Сердобске.

– Я засомневался в честном расследовании дела сердобским отделением следственного комитета. А отсюда и появились сомнения в беспристрастности городского суда! – как мог, я шел навстречу адвокату и пытался помочь Маскаеву.

– А что изменилось? – спросила Акимова, и тут же поняла, что сформулировала вопрос некорректно, решила его переиначить и поменять смысловую нагрузку, потому что «что изменилось» могло звучать от нее, как не стоило обращаться и к ним или выше. Отсюда могло появиться превратное понимание, что все суды и судьи одинаковые, и ворон ворону глаз не выклюет. – Почему только сейчас возникло у вас желание высказать свою точку зрения? Я догадываюсь, что она у вас отличается от выводов липецкого эксперта Огули и пензенских экспертов Якушевой и Молчалиной, – здесь Мадлена Руфьевна блеснула хорошим знанием уголовного дела, когда назвала фамилии всех судебных врачей, участвовавших в проведении экспертиз. – Поясните!

– Я высказывал свою точку зрения при заслушивании в Сердобском городском суде! Я излагал свою позицию и судье Сербеневу и следователю Сунину! – так я хотел поправить областного судью по поводу ее утверждения, что у меня только сейчас появилось желание высказать свои соображения, дескать, именно в областном суде я решил «стать честным».

– Я не нашла, – снова продолжила Акатова, – в протоколе судебного заседания записей о вашем выступлении. Я хорошо знаю в Сердобском городском суде федерального судью Сербенева Николая Викторовича. Он очень ответственный и скрупулезный человек и работник!

– Вот и я о том же! Я говорил в суде, а записей вы не нашли! – я хотел снова заострить внимание ареопага на ранее сказанных мною словах, и о моих сомнениях как о комитете, так и о городском правосудии. Мне теперь казалось, что Сербенев отступил от высоких стандартов морали и нравственности, и наносил тем самым ущерб репутации всему судейскому сообществу.

– Хорошо! – говорила почему-то опять только Акатова. – Вопрос о судье мы оставим для внутреннего разбирательства! А что есть в деле такого, что мы не знаем или продолжаем не видеть?

– Маскаева Ирина Петровна девственница! – я только произнес, и все судьи остановили на мне свой тревожный и вопросительный взгляд. Я догадался, что в протокол судебного заседания Сердобского городского суда не вошли записи от показаний врача-гинеколога Пичугиной Валентины Петровны, или они не были в полном объеме. Она тогда говорила о том же, что произнес и я. Даже не произнес, а официально заявил. Теперь я уже точно знал по ожившим лицам судей, и уж тем более по удивленному лицу Акатовой, что не оказалось записей и от моего выступления. Председательствующий, как я и решил раньше, сидевший по центру судья, повернулся к Акатовой и что-то ей коротко сказал. Потом повернулся к судье слева, и сердито о чем-то буркнул.

– Ей половой член во влагалище никто не вводил! И она не беременна! Потому что, если верить ей, уже прошло девять месяцев, после того… после 12 июня 2015 года, и она только в этом году, в марте 2016 года написала заявление. Она бы уже родила, или мы видели бы большой живот! Полового акта у нее не