– Кей! Пора на студию! – раздался еще один голос, тоже знакомый.

И на экране телефона, который я держала перед своим лицом, появилось лицо Фила. Волосы его были растрепаны, еще больше делая его похожим на медвежонка. Кажется, на ходу он что-то жевал.

– Привет, Катенька! – увидев, что солист НК разговаривает со мной по скайпу, поздоровался со мной Филипп, а я помахала ему в ответ.

Кей нехорошо на него покосился, но промолчал. Прерывать наш разговор ему совершенно не хотелось, но нужно было уезжать в студию, в которой парни из НК и так, кажется, едва ли не жили.

– Я позвоню тебе, когда будет время, моя девочка, – пообещал Антон. – И как смогу, прилечу.

– И не переживай насчет песен, – сказала я ему напоследок. – Ты напишешь отличную песню, Антош. Я верю в тебя.

Я послала ему воздушный поцелуй, и мы распрощались.

Последнее, что я слышала, прежде чем отключиться, веселый голос Келлы, который, видимо, ошивался где-то неподалеку:

– Что за розовые сопли развел, Кеич?!

– Пошел ты…

Куда именно его отправил бывающий резким Антон, мне уже было неведомо – связь прервалась, но я была уверена, что Тропинин послал синеволосого крайне далеко.

Я опустила локти на перила белоснежной беседки, глядя на темно-синюю реку, по которой бежала рябь от ветра. Ощущение, что Антон держит меня за руку, тотчас пропало, и я почувствовала себя жутко одиноко.

Прошло уже около двух месяцев, как «На краю» покинули наш город.

Прощальный концерт в столице прошел отлично, собрав, на удивление многих музыкальных критиков, огромное количество людей. Говорят, перед самым концертом билеты продавали втридорога тем, кто не успел их вовремя приобрести, и были даже случаи с мошенничеством, а в группах социальных сетей, посвященных как современной тяжелой музыке в общем, так и творчеству НК в частности, лихорадочно спрашивали, может ли кто-нибудь перепродать билеты с рук. Такие люди находились, но тоже в небольшом количестве, и цена этих самых билетов резко возрастала. Шумихе, конечно, способствовала и пиар-компания, разработанная Андреем, но, думаю, без этого не обходятся многие деятели современной музыкальной индустрии.

А сами музыканты устроили отличное шоу – я смотрела прямую трансляцию по Интернету (об этом тоже позаботился Коварин). И конечно же, как и полагается, выступление было живым и очень ярким. Я отчего-то переживала больше, чем сам Антон.

Начинали концерт ударные, затем подключались гитары, и в самом конце, к заранее разогретой неизвестными мне коллективами публике вышел и фронтмен, взорвав ее первыми же словами яростной песни с чудесным названием «Я упаду в ад». Это была не моя песня, и слова в ней не нравились мне, но пел Кей красиво, завораживающе и, что ужасно важно, – не фальшивя. Казалось, голос его горел от эмоций, и души всех тех, кто собрался вместе с ним, мерцали музыке в такт в густой темноте, разрезаемой лучами софитов.

Я смотрела на все с монитора, но по рукам отчего-то бежали мурашки. И все, что мне оставалось – это восхищаться НК.

То ли дело было в моих чувствах к Антону, то ли я действительно поразилась масштабам и расчувствовалась – скорее, не музыкой, а самой атмосферой, созданной музыкантами и их поклонниками, но когда я смотрела их выступление, поняла совершенно точно, что они – талантливые ребята. Талантливые и настоящие. Настоящие дети рока.

Бушующий зал то утопал в мягком туманном свете софитов, то по нему били лазерные кислотные лучи, то вдруг замирал, погружаясь в дым. Элементов шоу было немало, но, конечно, все внимание было приковано к музыкантам, которые преобразились так, что я смотрела на них, как на чужих, не видя за брутальными образами реальных людей.

Кей казался мрачным чудовищем с алыми глазами и в кожаном плаще, который выглядел так, словно за его спиной развевались черные крылья. Его алые глаза смотрели ужасающе-отстраненно, а жесты были полны властности и силы. Он умело управлял толпой, и та откликалась на все его призывы. Ревела с восторгом, махала руками, прыгала, требовала новых и новых песен.

Толпа стала его водой, его стихией, им самим.

Глядя на то, что происходило на экране, я в какой-то момент сама задала себе вопрос – а точно ли я знаю этого человека в гриме и тяжелом кожаном плаще?..

Другие музыканты, впрочем, тоже не отставали.

Спокойный и флегматичный в жизни Арин на сцене позволял своему внутреннему миру прорываться наружу, и тогда я понимала, что в нем и Алине действительно течет одна кровь. На сцене Арин становился неуправляемым монстром, серым кардиналом сцены. Он подначивал толпу с таким зловещим залихватским видом, что мне удавалось лишь удивленно смотреть на него: на то, как он обливает себя водой прямо из бутылки и пуляет ее в зал, на то, как умело исполняет соло-партии, стоя на краю сцены, на то, как рычит что-то в микрофон, подпевая Кею.

Рэн веселился – постоянно шутил с залом, пожимал руки людей, стоящих близко к сцене, носился по ней с гитарой, и как он не запутался в тонне проводов, я понятия не имела. А когда на сцену вылезла вдруг какая-то шустрая фанатка, которую проворонила охрана, он вдруг галантно подал ей руку, помогая встать, и жарко поцеловал – поклонники приняли это на «ура». А Рэн утащил девушку за кулисы и, подозреваю, не отпускал до самого утра. В комментариях многие писали, что девчонке повезло, и откровенно ревновали.

Келле, наверное, приходилось тяжелее остальных – в отличие от парней он вынужден был сидеть на одном месте, но даже я, не искушенная в барабанах, вынуждена была оценить то, как он играл.

На нем было меньше всего атрибутики, цепей, заклепок и шипов. И где-то с середины концерта он оставался в простой черной майке и такого же цвета штанах, которые были заправлены в высокие ботинки, ибо, как я подозреваю, ему банально было жарко. Келла так мощно молотил по своей барабанной установке, с такой энергией, силой и точностью, что был весь мокрым. При этом на лице его отражалась вся гамма эмоций: от бесшабашной радости до дикой ярости. Кажется, он даже подпевал Кею – микрофона на нем, правда, не было. Зато его техничность потом долго расхваливали.

Келлу снимали с классных ракурсов, и на экране он выглядел не так, как в жизни: суровый, с сильными рельефными руками, сосредоточенный на музыке – он казался не тем самым синеволосым разгильдяем, а настоящим профи, который знает толк в музыке.

Самым пугающим был Филипп в своем фирменном ужасающем гриме, делающем его похожим на ожившего мертвеца с провалами глазниц. На сцене просыпалось его темное «я». Оно выползало наружу и отрывалось – другого объяснения поведению плюшевого мишки я просто не могла найти. Он держал в руках огромную пушку, из которой расстреливал зал огнем. Он же оказался в толпе – прыгнул в нее со сцены, и зрители удерживали его на руках, словно вода – лодку. Как потом пояснил по телефону Антон, сие действо называлось стэйдж-дайвинги и у рок-музыкантов было в почете. А я в шутку попросила передать Рэну и Арину, что если они будут так махать головой во время выступления, она у них отвалится и укатится, на что Тропинин заявил, что это называется «хэдбэнгинг» и он – обязательный атрибут рок-концертов и вообще «классная вещь».