и воспоминания о Бирме, это вернуло его в Итон и к школьному инструктору по боксу, который рассказывал, как он однажды выпотрошил турка при Дарданеллах.

Когда враг перегруппировался и приблизился к импровизированной баррикаде, возведенной подразделением ILP на дальней стороне, Оруэлл взял ручную гранату и бросил ее в то место, откуда, по его расчетам, велся винтовочный огонь, и был вознагражден потрясающими криками и чувством, которое он позже опишет как "смутную печаль". Вернувшись с захваченным ящиком боеприпасов, они обнаружили, что двух человек не хватает. Оруэлл, человек по имени Дуглас Мойл и один из испанцев отправились на поиски, но их загнали обратно. К счастью, двое отсутствующих были ранены и отправлены на перевязочный пункт. Копп признался, что был в восторге от "успеха" операции. В письме, отправленном в середине апреля родителям Боба Смилли, говорится о "продвижении на несколько тысяч ярдов... дерзком налете на позиции противника на Эрмита Сэйлс". Победа была достигнута "во многом благодаря храбрости и дисциплине английских товарищей... Среди них я считаю своим долгом особо отметить великолепные действия Эрика Блэра, Боба Смилли и Пэдди Донована". Сам Смилли сообщил МакНейру, что "Блэр прислал отчет, но его скромность заставила его немного преуменьшить результат, я думаю".

Больше великолепных акций не будет. После ста пятнадцати дней пребывания в строю Оруэлл должен был получить отпуск в Барселоне. Несмотря на свою привязанность к другим бойцам своего подразделения, он стремился уйти из ополчения POUM в армию, которая активно вела войну против Франко. Здесь в середине апреля 1937 года предшествующий трех- и полуторамесячный период показался ему "одним из самых бесполезных за всю мою жизнь". Реальные действия разворачивались под Мадридом. Если участие в них означало зачисление в Интернациональную бригаду, то он был готов пойти на это. Интересно, что реакция его товарищей на новость о том, что он сдает свои документы, прошла по партийной линии. И антикоммунист Боб Эдвардс, который покинул Испанию за несколько недель до этого, и более левый Франкфорд предположили, что он искал лучшие экземпляры; что, по словам Франкфорда, Оруэлл хотел вступить в Интернациональную бригаду "потому что он журналист". Но это преувеличение. Хотя Эйлин сообщала Муру, что "он ведет хороший дневник, и я возлагаю большие надежды на книгу", Оруэлл, похоже, руководствовался прежде всего желанием быть полезным.

В то же время нет никаких признаков того, что он понимал политическую ситуацию, частью которой он был. Эдвардс, который играл ведущую роль в советах МЛП, уже рассказал Оруэллу о деятельности политических комиссаров Интернациональной бригады, и это сообщение было донесено до него Гарри Милтоном, с которым он вернулся в Барселону. "Они тебя не возьмут, - советовал Милтон, - но если возьмут, то зарубят". К 25 апреля Оруэлл и Милтон были в Монфлорите, где провели ночь в сарае. Сев на ранний поезд в Барбастро, а затем пересадившись на экспресс в Лерике, они сумели добраться до Барселоны к трем часам дня. Эйлин, обрадованная воссоединением с мужем, считала, что он в гораздо лучшей форме и "выглядит очень хорошо". Одним из первых, с кем он столкнулся в городе, был его коллега-писатель Джон Дос Пассос. Встреча, посредником которой выступила Эйлин, состоялась в вестибюле отеля "Континенталь". Дос Пассос не был уверен в хорошем здоровье Оруэлла, сообщив, что у него "больной, осунувшийся вид" и что он выглядит "невыразимо усталым", но двое мужчин хорошо поладили . Оруэлл приветствовал американского романиста, сказав, что услышанное заставило его поверить, что он один из немногих людей в Испании, кто понимает, что происходит. Дос Пассос понял, что наконец-то "он разговаривает с честным человеком". Позже Оруэлл послал Эйлин благодарственное послание: "Он попросил меня поблагодарить вас за него, потому что он знает, что не может говорить". В свете того, что ожидало его в ближайшем будущем, это было пророческое замечание.

 

Глава 17. Человек, ведущий уличные бои

Вы не можете себе представить, какая ужасная атмосфера царила в стране в последние шесть недель нашего пребывания там.

Письмо Элеоноре Жак, 8 августа 1937 года

 

До мая этого года ситуация в Испании была весьма любопытной. Толпа взаимно враждебных политических партий боролась за свою жизнь против общего врага и в то же время ожесточенно спорила между собой о том, была ли это революция или нет, а также война.

Время и прилив, 9 октября 1937 года

 

Первого мая 1937 года - дата, имеющая огромное символическое значение как в Барселоне, так и за ее пределами, - Эйлин села писать письмо своему брату Лоуренсу. Это одно из самых характерных ее выступлений, в котором смешиваются мелкие и крупные вещи, где бок о бок идут домашние заботы и серьезные дела войны, где серьезность подкрепляется шутовством, а под приподнятым настроением таятся непристойные намеки на все более пугающий мир, в который попали Блеры. Что касается домашних забот, то из Уоллингтона приходили тревожные сообщения о том, что под небрежным надзором тети Нелли магазин погряз в долгах ("тетя не только устает, но и утомляется, и я написал ей, предлагая эвакуироваться..."). Необходимо было принять меры, чтобы закрыть магазин, избавиться от запасов и обеспечить безопасность помещения ("Если мама будет в Гринвиче, она могла бы зайти туда после ухода тети и убедиться, что там нет ничего, что могло бы привлечь мышей"). Между тем, планировалось, что товарищ Оруэлла Артур Клинтон, которого Эйлин очень одобряла ("Он, возможно, самый приятный человек в мире"), будет восстанавливать силы после ранения, полученного на Арагонском фронте.

Гораздо более зловещим, чем донесения разведки из Хартфордшира, был вопрос о ближайшем будущем пары. С деньгами было туго. Отдыхающий на сайте солдат выглядел хорошо, думала Эйлин, несмотря на поношенную одежду, разваливающиеся ботинки и подозрение на вшей, но, проделав путь на поезде с фронта и наевшись аниса, мускаделя, сардин и шоколада, быстро слег с расстройством желудка. В течение двух или трех дней в конце апреля, проведенных в отеле "Континенталь", они с Эйлин обсуждали свои дальнейшие действия. К этому моменту Оруэлл уже подал документы на увольнение. Эйлин тоже жаждала быть ближе к эпицентру войны. Конечно, мы - возможно, особенно я - политически подозрительны, - объяснила она Лоуренсу, - но мы рассказали всю правду человеку из I.B. здесь, и он был так потрясен, что уже через полчаса практически предлагал мне руководящую работу, и я думаю, что они возьмут Джорджа". При всей осведомленности Эйлин о том, что она может быть "политически подозрительной", письмо предоставляет множество доказательств продолжающейся наивности Блэров в отношении политической ситуации