Тропа все время бежала по берегу каменистой речушки с чистой прохладной водой. Изредка она ныряла в темноту таежных зарослей. Это все, что осталось от дороги, некогда наезженной телегами и верховыми, колея которой еще угадывалась, заросшая папоротником и крапивой.

Когда-то сюда, в верховья сейчас уже обмелевшей речушки, местные жители поднимались за лесом для постройки домов. Охотники ставили здесь петли на зайцев и рябчиков. Порой слышались умноженные эхом далекие раскатистые выстрелы. А в одном из логов, на невысоком берегу ручья, стояла пасека. В войну сюда провели узкоколейку. И по ней вывозили дрова. Потом появился уголь, дорога захирела и заросла травой…

По тайге Трофим ходил быстро и легко. Однако с возрастом эта легкость стала исчезать. Он любил тайгу. Отдыхал душой, оставаясь с ней наедине. И всегда чутко прислушивался к ее низкому голосу, настраивающему на неторопливый ход мыслей…

Стук мотора на буровой он услышал около полудня. Подошел к геологам. Возле треногой вышки суетились молодые бородатые парни.

– Здорово, отец! – крикнул один из них, по виду старший. – Ты что – заблудился?

– Да нет. Места знакомые. Корову с теленком не видели? Похоже, моя – бездомная!

– Здесь она, отец! В Медвежьем логу. Это недалеко. Топай по ручью, километра через полтора налево пойдет лог. Ищи там. Со вчерашнего далеко уйти не могли. Ищи, отец! Счастливо! На обратном пути заглядывай! Чайком угостим! Вон там стоим! – показал он на палатки у речушки. – А сейчас, извини, некогда!

Трофим нашел корову, когда в тайге уже стоял душный полдень. Накинув ей на рога веревку, он в сердцах огрел ее концом этой же веревки, выругался, облегчив накопившееся на душе. Затем привязал ее в тени и спустился к ручью – отдохнуть и переждать жару.

Домой он вернулся разбитым.

– Ну все, мать, продаем! Чтобы духу ее не было! – зло начал он, загоняя корову во двор. – На что она такая?! По тайге за ней день-деньской таскаться! Не-ет, с меня хватит!

– А чем внученьку поить будешь? – вытянула жена свой главный козырь, почувствовав, что назревает критическая минута в борьбе за корову. – Где молоко-то возьмешь? В магазине, что ли? Там оно когда бывает-то? Да и не сравнишь его с нашим-то! Аль у соседей покупать будешь?

– Хотя бы и так! – уже не столь напористо ответил Трофим.

Внучка была их слабостью. И как ей не быть-то, если она у них была единственная. К тому же на полном их попечении.

Эти мысли утомили Трофима. И он, пытаясь вспомнить еще что-то, казалось, важное, погрузился в крепкий, здоровый сон сильно уставшего человека.

* * *

Мишка переправился на лодке через протоку, прошел двором деда Степана и собрался было выйти на улицу, как тут из окна выглянула бабка Катерина.

– Ты куда пошел, Миша? – крикнула она.

– За конем – отец послал!

– Как там Степан?

– Седня метать начнут.

– А-а! Ну да ладно.

– Я пошел, баба Катя! Мне скорей надо.

– Иди, иди…

Мишка вышел на улицу и направился в сторону курьи, обходя коров, которых из тайги выгнал овод. И они, стоя в тени домов, лениво обмахивались хвостами.

Слева от улуса, между сопками, темнел широкий лог, куда Яшка не советовал выпускать коров. Внизу одной из сопок был виден большой отвал пустой породы с ржавыми покореженными рельсами, выползающими из мрачной сырой штольни. Там местные жители когда-то вручную добывали уголек для своих нужд. Потом, забросив дело, вход в штольню забили досками, чтобы туда не лазили мальчишки. Да и ненароком не забрела скотина, спасаясь летом от жары.

К штольне Мишка бегал в прошлые покосы. И там надолго прилипал к щелям между досками, стираясь рассмотреть в огромной дыре хотя бы что-нибудь. Сейчас же ему было не до нее.

Он вышел за улус и припустился бегом по тропинке, уходящей на широкий пойменный луг.

Приятеля отца он нашел быстро. Тот привел ему мухортую кобылку и помог на нее взгромоздиться.

Сначала Мишка поехал шагом. Затем пустил кобылку трусцой. Скрывшись из виду покосников, он повернул кобылку в сторону и погнал вокруг курьи. Подле горы он выехал на широкою тропу, которая вела вниз по реке, и что есть силы ударил пятками по бокам кобылки. Та взыграла и пустилась галопом. Из-под копыт брызнули комки засохшей грязи, замелькали кусты, и в ушах у Мишки засвистел ветер, а сердце зашлось от восторга.

Он не заметил, как проскочил курью, и опомнился только у скал. Обратно он поехал шагом, чтобы кобылка остыла после бешеной скачки. Появляться перед отцом на взмыленной лошади он побаивался.

У курьи в одном месте сквозь прогалину берегового тальника блеснула полоска чистой воды. Кобылка потянулась туда, а Мишка не стал ее удерживать.

Раздвинув кусты тальника, кобылка зашла в воду, опустила морду и стала жадно пить, широко раздувая ноздри и тяжело поднимая потные бока. Напившись, она шумно всхрапнула, звякнув уздечкой, и вдруг настороженно прислушалась, поводя ушами.

Сбоку, из-за тальника, со стороны курьи донеслось тихое ржание.

Кобылка негромко ответила… Ржание повторилось…

«Соловко!» – с ужасом мелькнуло у Мишки, и он резко дернул повод уздечки.

Однако было уже поздно. Кобылка тянула его в воду…

– Тпру-уу, назад, куда! – завопил он и бешено заколотил пятками по костистым бокам кобылки, стараясь повернуть ее назад в узком проходе тальника.

Но удержать кобылку было уже невозможно. Она увлекла его в воду и вместе с ним выплыла из тальника на простор курьи.

– Тпрр, назад! – продолжал он дергать уздечку и истерично кричать, все так же сидя верхом на кобылке и напрочь забыв, что умеет плавать.

Сейчас, в эту минуту, никакая сила не заставила бы его покинуть надежную широкую спину лошади и соскользнуть в темную воду над глубокой могилой Соловко.

Кобылка выплыла на середину курьи с оцепеневшим от страха Мишкой, который судорожно тянул на себя повод, запрокидывая ей назад голову. Натужно дыша, она стала погружаться в воду и вскоре на поверхности осталась только ее морда… Она потянула из последних сил и заржала, как будто предупреждая седока, что все, конец, у нее больше нет сил, сейчас уйдет под воду, к Соловко, и потянет за собой всадника…

Жалобное ржание обреченной лошади ударило Мишку по нервам. Он дико закричал:

– Ба-атя-аа!

Крик заскользил над водой и вспугнул длинноносого крохаля. Тот суматошно захлопал крыльями и с испуганным верещанием понесся вдоль берегового тальника.

– Ты что кричишь?! – раздался знакомый голос с противоположного берега курьи, сразу отрезвивший Мишку.

Вскинув голову, он увидел на высоком берегу лошадь, а на ней Федьку.

– Слезь с коня! – крикнул тот. – Утопишь!..