Кирилл знал, что поедет туда – в село, где умер дед. Но, даже зная это точно, все равно колебался – ехать или не ехать. К тому было много причин.

Отец Кирилла рано покинул родное село – перебрался сначала в рабочий поселок, затем в небольшой городишко, где осел надолго, а теперь, по-видимому, навсегда. Жил он с семьей не богато, а если говорить точнее – бедно. Достатка никогда не было, приходилось экономить, считать каждую копейку, из-за этого дома постоянно были разговоры о деньгах, что и кому купить, или же не мешало бы подкопить деньжат, чтобы купить велосипед, ездить на покос или рыбалку. А еще лучше – мотоцикл, но на него нужны большие деньги. А где их взять? Если копить, то на это сколько времени-то уйдет! Жизнь в доме замыкалась на хозяйство, покупку чего-то, что нужно было, но которое в то же время «кусалось» – было не по карману.

Школу Кирилл окончил ни плохо и ни хорошо – так, средне. Однако сразу же поступил в институт. Отец обрадовался: Кирилл был первым в их роду, который пошел не по рабочей или крестьянской тропе, а вышел в инженеры, интеллигентом стал.

У Кирилла было два брата. Оба старше его, такие же мелкие ростом, бледные лицом, худощавые, с тонкой костью, которая раньше, у именитых, может быть, сошла бы за породистость, а у крестьян прямо говорила о вырождении, никчемности рода. Оба брата показали себя еще в школе не способными ни к какой учебе – каждый класс с трудом одолевали за два-три года. Закончив семилетку, они поставили на образовании крест и пошли работать слесарями на ремонтную базу. Потом один из них, старший, бросил эту специальность и подался в колхоз – переехал в родное село, к деду. Еще с малолетства братья начали попивать, а когда окрепли, оно превратилось у них в устойчивое состояние.

По способностям Кирилл не далеко ушел от братьев, но у него рано проснулось честолюбие. Скорее даже не честолюбие – оно появилось потом, много позже, а еще в детстве – уязвленность, причиной которой было все то же вырождение рода. Помимо неказистости, он был еще и некрасив лицом. У него выпирала вперед нижняя челюсть, а неприятные гнилые зубы портили улыбку, в общем-то, робкую, доброжелательную; были маленькие, неопределенного цвета глаза, жиденькие, всегда сальные волосы и длинный острый носик.

Институт Кирилл закончил так же, как и школу – и ни плохо и ни хорошо, хотя своим усердием удивлял сверстников и преподавателей.

После института он попал по распределению на завод и стал работать технологом. На заводе тоже все скоро поняли, что молодой специалист пороха не изобретет, а вот из-за усердия план всегда будет выполнен. Поэтому как-то очень быстро его назначили начальником участка, в то время как его сотоварищи по институту еще ходили простыми инженерами.

От этого успеха Кирилл подобрел, на лице помимо строгости появилось выражение отеческой заботы, которую он всячески старался проявить по отношению к подчиненным, так же как снисходительное всепрощение.

Но это назначение для него было первым и последним – он застрял на этой должности надолго, если не сказать больше – навсегда. Его звездная минута, блеснув, быстро прошла, не успев набрать силу. Поняв это, он снова переменился – стал строгим, придирчивым, сухим…

И вот теперь надо было ехать на похороны, все бросать и ехать.

И он поехал. Для него это было интересным, новым и в то же время странным, что он будет кого-то хоронить. В этой поездке была и какая-то робость.

Он приехал на вокзал, долго ходил, не решаясь подойти к кассе, купить билет и уехать. Он даже взмок от нерешительности. Наконец купил билет, но и тут тоже колебался, тянул до последнего момента, стоя у вагона.

О том, что смерть – это не только необычность и интерес, но и горе, переживания, он как-то забыл, так как не знал по-настоящему, что это такое. С переживаниями у него было еще хуже, чем с учебой – совсем не получалось.

Работая на заводе, он каждый год во время отпуска приезжал домой. Приезжал всегда празднично одетым – в костюме и при галстуке, который надевал только тогда, когда ехал домой к родителям. Показавшись им, он снимал то и другое и ходил проще – в каком-нибудь дешевом спортивном трико. У родителей он долго не задерживался. Потомившись дня три-четыре и перебывав в гостях у всех знакомых, собирался и уезжал назад, к себе домой, так как у родителей ему было скучно. Правда, дома ему было тоже нечего делать, можно было и не спешить, но его тянул туда все тот же зуд привычки.

Бывая у родителей, он считал обязательным посетить всех родственников и знакомых. Встречали его радостно, душевно. Было много разговоров, вопросов. Ему нравилось это, нравилось, что на него смотрят, как на необыкновенного человека. Особенно же когда кто-нибудь ненароком говорил, что вот он, мол, вращается там где-то в верхах и что все они радуются за него и всем говорят, что вот у Калачевых сын далеко пошел: где-то работает на серьезном заводе, и уже каким-то большим начальником. Кириллу это было приятно, и он старался не разочаровывать своих знакомых и родственников, которые гордились им и немного завидовали.

Была еще одна причина, почему он надолго не задерживался у родителей. Задержись он подольше в родном городке, люди вскоре поняли бы, что он остался все тем же: пороху не изобретет и пешком на Северный полюс не пойдет. И снова вернулось бы прежнее отношение людей. А это теперь, чем старше он становился, было для него все уязвимее, чувствительнее, и неизвестно, на что могло толкнуть.

Кирилла встретил на вокзале Родион, старший брат. Встречал на мотоцикле, был навеселе, и, как вскоре понял Кирилл, это было его нормальное состояние, или, как выражался Родион, он не пил, а был пьян до рабочего состояния.

Со старшим братом отношения у Кирилла были натянутые – еще с детства. С чего у них началось – трудно сказать. Может быть, с того, что Кирилл однажды не поддался ему – дал сдачи, и чувствительно, так, что тот завыл от боли и страха, а потом несколько дней ходил злой, угрюмый, подыскивая повод расквитаться с Кириллом. А может быть, из-за того, что Родион всегда поддевал Кирилла за его усердие в учебе, сначала в школе, потом, позже, не оставил свои подначки и тогда, когда Кирилл уже учился в институте. В общем, Родиону казалось, что он видел и понимал Кирилла, или, по крайней и мере, чувствовал нутром, что он за человек, на что способен, и из-за этого недолюбливал его.

Братья поздоровались, обнялись, сели на мотоцикл и покатили в село.

Дед, уже прибранный, лежал в большой горнице. Там было пусто, чисто и серьезно.

Деда Кирилл никогда не видел и теперь с каким-то странным, болезненным любопытством разглядывал покойника, о котором был много наслышан от отца. Тот всю жизнь восхищался им, его удалью, независимым статным видом, которого не было у него самого.

Дед лежал со строгим выражением на лице, как и положено покойнику. Был он все такой же худой, и сейчас чудно было видеть задиристо торчащую вверх седую бороденку. И глядя на него, Кириллу подумалось, что каким дед был при жизни, таким и умер; только ослаб к концу, а характер остался тем же…