об этом вопит моя интуиция, а я склонен ей доверять. Но даже если я ошибаюсь… Эта записка от Гвидона… Что, если Леший по собственному желанию оказался в кресле Баюна? Он выглядит слишком довольным для того, кого сослали из столицы возглавлять провинциальное отделение. И насколько мне известно, Лебедь не объявляла, что должности ее помощника и главы артехранилища свободны. А значит, это была его инициатива и все это временно. И чего он тут хочет? Наладить контрабанду? Создать преступную сеть? Почему именно наше отделение? Ничего не понимаю… И знаешь, а ведь как удачно для него Полоз принялся флиртовать с тобой. То, что Лебедь не отправила меня под стражу после моей выходки, – чудо. И я сейчас подумал…

– Что это он подстроил?

– А почему нет? Полоз не только известный ловелас, но и крупнейший инвестор, и Леший вполне мог знать что-то, чем смог его припугнуть… Или я сгущаю краски?

– Не знаю, – нахмурилась Настя. – Но если ты прав, все выглядит и правда подозрительно удачно для Лешего, и при этом он все время ни при чем.

– Но ведь это только полбеды. Есть еще вся эта история с Василисой. Почему тот, кто прислал ей открытку, затаился? Месяц прошел. Зачем он вообще все это затеял? Пошел на такие сложности: привел Марью в этот мир, помог лишить Василису памяти, потом заставил Моревну ждать… Какова конечная цель? Допустим, что шерсть оборотня, которую мы нашли на поляне, принадлежит именно тому, кто привел сюда Марью. А потом этот кто-то рассказал про нас Лебеди? Почему именно ей? Чего он добивался? Хотел, чтобы она объявила войну Кощею?

– А что, если оборотень рассказал обо всем не ей? Что, если он рассказал обо всем Лешему… – задумчиво произнесла Настя. – А Леший просто воспользовался этой ситуацией, чтобы сместить Баюна.

– Но зачем рассказал?

– Потому что оборотню тоже нужно было избавиться от Баюна? И от тебя… Я сейчас подумала… У Баюна же отличный нюх. А что, если оборотню нужно было пробраться на территорию Конторы незамеченным и… Нет, что-то как-то страшно выходит.

– Но это рабочая версия, – поморщился Сокол. – Тогда получается, он уже может быть среди нас – притом кем угодно. И более того, Леший должен об этом знать. А ведь он привел с собой этого своего помощника… Егора.

– Если Егор оборотень, то в Специальном отделе безопасности на Буяне должны быть в курсе этого.

– Да, только направить официальный запрос не получится, придется действовать в обход… А времени, возможно, совсем мало. Как плохо, что Божена еще спит! Надо предупредить Кощея… Но все равно зачем? И эта открытка… Такое чувство, как будто кто-то хочет просто заставить Василису уйти от Кощея. Больше похоже на происки разъяренной любовницы… Мне все кажется, что пойми я цель, и все сложится в единую картинку, но никак не выходит, и Кощей никак не помогает!

– Ты поймешь. Ты всегда находишь ответ.

Сокол тяжело вздохнул, откинул голову назад.

– Не знаю, Настя. Мне беспокойно. Давай ты пока погостишь в Тридевятом. Побудешь с Ярой. Там сейчас Борислав. И Тихомир под боком. Так я буду знать, что ты в безопасности.

– А давай сразу на луну, – недовольно хмыкнула Настя. – Там, говорят, один лишь Черномор, а он по женщинам давно не ходит. Вот и будем с ним играть в преферанс…

– Насть, я серьезно.

– Я тоже.

– Настя…

– Я тебе в Круге что обещала?

Сокол повернулся к ней, посмотрел внимательно, запустил ладонь ей в волосы, пропустив пряди сквозь пальцы.

– Иногда я думаю, что не имел права тащить тебя в Круг… – неожиданно признался он.

Настя засмеялась.

– Любимый, тебе спать пора, – вздохнула она. – Ты от усталости несешь какую-то чушь. Все, пойдем, утро вечера мудренее.

– Я серьезно, Насть. Я лишил тебя свободы.

– Какой свободы?

– Выбирать. Уйти от меня… Не знаю… – Он устало потер рукой глаза.

– Говорю же, чушь. Никогда не жалела, что встала с тобой в Круг. Так что успокойся. И вообще, два часа ночи – не лучшее время для философских диспутов. Ну, знаешь, ночью все кошки серые. Пойдем. Обсудим это утром.

И она встала с пола, взяла его за руку и потянула вверх.

– Пойдем, пойдем, – поторопила она. – Тебе просто надо выспаться, сколько ночей ты уже нормально не спал? И сегодня ты выспишься, а завтра обязательно придут ответы на все твои вопросы.

Сокол все-таки встал на ноги, и лежащий до этого у него на коленях игрушечный волчок со стуком упал на пол, но на него никто не обратил внимания.

– Ты правда так думаешь? – спросил Сокол, глядя на жену сверху вниз: по-другому не получилось.

– Правда-правда, – улыбнулась Настя. – Марш в кровать.

– Слушаюсь, мой генерал, – улыбнулся ей в ответ Финист.

Они засмеялись и вернулись в спальню, легли в постель. Настя устроилась поудобнее у него на плече и, уже засыпая, почувствовала, как он нашел ее ладонь и переплел их пальцы. А потом ощутила то, что так любила, хотя и не признавалась ему в этом: капля за каплей к ней под кожу закралось тепло, разлилось по венам. Финист делился с ней своей силой, поддерживая ее тело, сохраняя его молодость. Всегда по чуть-чуть, сколько мог, но этого хватало, чтобы она до сих пор не выглядела как древняя старушка, какой вообще-то уже и должна была быть.

Убаюканная этим теплом, Настя уснула. И как хорошо было спать рядом с мужем.

А зайдя утром на кухню, Настя первым делом распахнула задернутые с вечера шторы. Приоткрыла раму, чтобы проветрить. Восходящее солнце переливалось бликами в окнах соседнего дома.

Сокол вошел следом, поцеловал ее.

– Приготовь что-нибудь посытнее, – попросил он.

Настя кивнула, открыла холодильник, достала оттуда контейнер с яйцами, молоко, масло и ветчину.

– Ну что, выспался? – спросила она, снимая с полки миску, чтобы взбить яйца.

– На удивление да, – ответил Финист, садясь за стол. – Даже как-то думается легче. И я понял: единственное, где я мог видеть почерк с открытки, – это объяснительная от кого-то из задержанных или чьи-то письменные показания. Сегодня возьму с собой кого-нибудь из воробьев, пороемся в делах. Если это было не так давно, то их еще не должны были списать или передать на рассмотрение. А я уверен, что видел его незадолго перед тем, как Кощей принес открытку. И еще я вспомнил того, кто может заглянуть для меня в личное дело Егора.

– Ну вот видишь, – откликнулась Настя, шинкуя ветчину. – Я же говорила, тебе просто надо поспать. А насчет того, что ты вчера сказал…

– Ты правда не жалеешь?

– Нет, – ответила Настя, поворачиваясь к нему. – Ни разу не пожалела. Не думай так, пожалуйста, больше, не обижай меня, ладно?

Сокол кивнул.

– Будешь моей женой? – серьезно спросил он.

– Да.

И спустя шестьдесят лет брака это «да» прозвучало куда весомее, нежели в самом начале их пути, когда им еще невдомек было, что их ждет.

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

Настя послала Финисту воздушный поцелуй и, возвращаясь к миске с болтушкой для омлета, на короткий миг глянула в окно. И успела заметить. Металлический блеск, что примелькался ей за много лет. И так же, как привыкла чувствовать, а не видеть траекторию полета своих ножей, поняла, куда это блеск нацелен.

Выбор был небольшой: остаться на месте или сделать шаг назад, заслонив собой того, кому только что говорила о любви.

Был ли у нее выбор?

Стрела прошла сквозь оконное стекло, не разбив его, и вошла между ее ребер плавно и легко, будто вернулась в колчан. Настя пошатнулась и упала на колени. Начала заваливаться, но Сокол уже среагировал. Упал на пол, подхватил ее под мышки, оттаскивая в коридор, чтобы убрать их с линии огня, выставил вокруг них магический щит.

– Настя!

Боль уже пришла. Жгучая, она потекла по венам, наполняя собою. Рот наполнился кровью. Настя судорожно попыталась вдохнуть, но пробитое легкое отказывалось работать, зато болезненно быстро забилось сердце. Это был конец. И стало горько и обидно. Она не увидит, как вырастет дочь, не расплетет ей косу, не посмотрит на ее детей. Никогда больше не обнимет сыновей. Не возьмет на руки внуков, пытаясь вспомнить, кого как зовут…

Этим утром она в последний раз проснулась рядом с Финистом.

Настя сосредоточилась на том, чтобы прожить еще хотя бы несколько секунд, урвать лишнее мгновение рядом с мужем. Попросить бы прощения за все, что было не так… Вокруг стремительно темнело, и она из последних сил цеплялась взглядом за серые глаза, которые всегда видели ее насквозь и ни разу не осудили.

– Нет, – сказал Финист.

Надо было утешить. Ей так хотелось его утешить,